Стоило мне увидеть гарнитур белой плетеной мебели, как я тутже признал в нем тот, что видел во сне. По спине у меня побежали холодныемурашки, удушливой волной нахлынула паника, так что я чуть не застучал зубами.

В голове у меня звучал голос Ревекки, и я боялся, что опятьотключусь. Когда я описывал эти приступы дурноты врачам в Мэйфейровскоммедицинском центре, то те говорили о кратковременных припадках.

Но как мог такой диагноз объяснить происходящее – что явидел перед собой мебель, приснившуюся мне когда-то во сне? А дело, видимо,было в том, что версия с припадками здесь не годилась.

"Мона, любимая, – сказал я, когда мы приблизилиськ столу, – ты мне нужна".

"Больше всего в этом мире тебе нужно поговорить соСтирлингом Оливером", – ответила она, но я заметил в ее взглядестрасть, я увидел, что она сдерживается, я увидел свидетельство того, что нашиотношения развиваются.

"А всем нам нужно поужинать", – сказалатетушка Куин, приветствуя меня поцелуем. Потом она поцеловала и Мону.

"А знаешь, дорогая, – сказала тетушка Куин, –ты по-настоящему красива".

Тетушка Куин принарядилась для ужина: мешковатое платье избежевого атласа, длинные нитки жемчуга, камея у горла и блестящие туфли нашпильках, какие я еще не видел. Полоска на туфлях, закрывавшая пальчики, былаусыпана бриллиантами, и великолепная камея, изображавшая Аполлона с лирой, былатоже обрамлена крошечными бриллиантиками.

Кресло и стол, накрытый к ужину, освещал мягкий светпрожекторов со стороны дома, а также кольцо свечей вфонарях-"молниях". Плетеная мебель с большим количеством мелкихдеталей была прекрасно сконструирована – за такой гарнитур любой антиквар сготовностью выложил бы целое состояние – и, пока я рассматривал все эти креслаи диван, я вспомнил атмосферу сна. Ревекка произнесла мне на ухо:"Рыжеволосая сучка". Во сне я попробовал кофе. Ощутил холодок,пробежавший по всему телу. Снова заговорила Ревекка: "До тех пор, пока всездесь не сгорит дотла". Меня накрыло волной ужаса. "Жизнь за моюжизнь. Смерть за мою смерть".

Мы уселись в свежевыкрашенные плетеные кресла, Гоблин, каквсегда, разместился слева от меня. А ведь я даже не подумал попросить для негоотдельное кресло.

Меня переполняли другие чувства. Едва взглянув на Мону, язахотел тотчас отнести ее наверх, в свою спальню. Но тут сквозь радостные мыслипрорвалось воспоминание о страданиях Ревекки, являвшейся мне во сне. Может,этот сон и был ее местью? Сжечь дом дотла? И другого средства избавления несуществует? "Жизнь за мою жизнь..." Усилием воли я постаралсяпереключиться на то, что происходило сейчас вокруг меня. Ради Моны я долженбыть мужчиной. Сейчас не место и не время превращаться в какой-то неестественныйгибрид.

Жасмин, изумительно выглядевшая в приталенном фиолетовомкостюме с легкой белой блузкой, принесла нам цыпленка с эстрагоном и рис.Большая Рамона, как всегда в накрахмаленном белом фартуке, разливала вино.

Я видел, что тетушка Куин сотворила с Жасмин какое-то чудо.Жасмин, видимо, осознала перемену своего статуса, в ней появился блеск, и ужконечно, не я был тому причиной.

"Взгляните на туфельки этих прелестных дам, –обратился я к Нэшу и Моне, – так и хочется поцеловать их ножки".

"Ешь лучше свой ужин, маленький хозяин, – едваслышно произнесла Жасмин. – Моих ножек тебе не целовать".

Мона расхохоталась.

"Ничто не доставляет такого наслаждения, какизлишество, – заметил с улыбкой Нэш. – Должен сказать, для меняогромное удовольствие находиться здесь среди всего этого великолепия. Я нигдене слышал такого пения цикад, кроме как здесь, в Луизиане".

"А как ты провел день? – поинтересовался я. –Мне кажется, полюбив Мону, я перестал обращать на тебя внимание, но, когдазнакомишься со своей будущей женой, уже ни о чем другом думать не можешь. Ястал счастливым безумцем".

"Так и должно быть, – ответил он. – А обо мнене стоит беспокоиться. Здесь все внове для меня, буквально все завораживает. Япрекрасно провел время. После обеда поспал подольше, а затем получил огромноеудовольствие, знакомясь со знаменитой коллекцией камей твоей тетушкиКуин".

"Камеи, – произнесла Мона. – Значит ли это,что у вас больше камей, чем мы видели в витрине гостиной?"

"Намного больше, – ответила тетушка Куин. – Ясобирала их всю жизнь, и ты можешь себе представить, как это долго. – Онасменила тему: – Предлагаю тост за Мону Мэйфейр, нашу прелестную молодую гостью,и за Нэша Пенфилда, который вскоре повезет нас в большое турне, и за моеговнучатого племянника, который с сегодняшнего дня вступил в свою частьнаследства".

"Мона едет с нами в Европу, тетушка Куин, – заявиля. – Не могли бы мы каким-то образом выехать до полуночи? Мона отправитсяв путешествие в качестве моей новобрачной".

Мона слегка вздрогнула, но не рассмеялась. Она лишь подариламне ослепительную улыбку, а затем наклонилась и смело поцеловала в щеку.

"Ты в самом деле готов жениться на мне сегоднявечером? – спросила она. – Мне кажется, ты действительно до обалденияв меня влюбился".

"Раз и навсегда, – сказал я. – Но намнеобязательно ждать церемонии. Мы могли бы вылететь сегодня и пожениться вПариже. Тетушка Куин все время так делает... то есть летает. Нам, конечно,понадобится твой паспорт, но я поеду с тобой в твой дом..."

"Дорогой, – сказала тетушка Куин, – думаю, вэтом нет необходимости. Мне кажется, приехали Мэйфейры".

Огромный черный лимузин, такой же как у тетушки Куин,хрустел по гравию подъездной аллеи, неуклюже подкатывая к парадному крыльцу,где и остановился.

Мона обернулась, затем снова села, как прежде, и взглянулана меня. В ее глазах стояли слезы.

"Тарквиний, – сказала она, – ты действительнохочешь увезти меня сегодня вечером?"

"Да, не сомневайся! – воскликнул я. – ТетушкаКуин, ты ведь всегда хотела, чтобы я поехал в Европу, чтобы я сталобразованным! Нэш, ты сможешь обучать нас двоих". – Я был готовумереть за Мону, я знал это. Я был готов сразиться с любым из той машины.

"Нэш, – сказала тетушка Куин, – ступайте ипоприветствуйте их за меня, дорогой. Я верю, что охранник собирается что-топредпринять. Отзовите его, а то я не успею пересечь лужайку на таких каблуках.Побудьте нашим представителем, хорошо, дорогой?"