— Не волнуйся.

— И ты не волнуйся. Я не собираюсь ни с кем ругаться.

Я побрел к машине. Садясь за руль, я услышал, как девочкаспросила у Эрни:

— А почему у вас такое лицо, мистер?

* * *

Я проехал полторы мили по Кеннеди-драйв — по словам моейматери, выросшей в Либертивилле, раньше вдоль этой дороги стояли самыепрестижные жилые дома. Может быть, переименование старой Барксуаллоу-драйв, чтобыло сделано в память о президенте, убитом в Далласе, было довольно неудачнымрешением, потому что с середины шестидесятых на близлежащих улицах не осталосьи следа от бывших жилых строений. Теперь здесь были открытый кинотеатр, гдеможно было посмотреть фильм, не вылезая из машины, «Макдоналдс», несколькоресторанов и различных офисов. Кроме того, здесь находилось множество станцийобслуживания, потому что Кеннеди-драйв выходит на магистраль, ведущую вПенсильванию.

Купить для Эрни колесо было делом пустяковым, однако первыедве станции, попавшиеся мне по пути, оказались теми, что рассчитаны насамообслуживание, и в них не продавали даже моторное масло. На третьей были икамеры, и покрышки, и я смог купить резину, подходившую для «плимута» (мнетрудно было назвать машину Эрни — неодушевленную вещь — по имени), всего задвадцать восемь долларов и пятьдесят центов вместе с налогом, но там был толькоодин паренек-рабочий, который взялся поставить камеру с покрышкой на ободколеса и накачать его. Операция заняла сорок пять минут. Я предложил парню своюпомощь, но тот сказал, что босс убьет его, если узнает об этом.

К тому времени, когда я получил готовое колесо и заплатилпарню два бакса за его работу, ранние сумерки превратились в мутно-лиловыйавгустовский вечер. От каждого куста протянулась длинная тень, и, медленновъезжая на улицу, я увидел, как последние солнечные лучи поочередно гасли наверхушках молодых и старых деревьев, окружавших лужайку для игры в шары.

Я сам удивлялся тому паническому страху, который, как огоньпо древесному стволу, поднимался все выше к моему горлу. Тогда это чувствоохватило меня в первый — непонятный даже для того странного года, — но не впоследний раз. Мне трудно назвать причину моего состояния. Может, оно былосвязано с тем, что кончалось 11 августа 1978 года и через месяц начиналсяпоследний учебный год в школе, а значит — заканчивался самый долгий спокойныйпериод моей жизни. Нужно было становиться взрослым, и, может быть, я каким-тообразом подсознательно убеждался в этой печальной необходимости, глядя на потокзолотых солнечных лучей, стремительно таявших в высоких кронах деревьев. Мнекажется, что я понял тогда: люди потому боятся взрослеть, что не хотятрасставаться с маской, к которой они привыкли, и примерять другую. Если бытьребенком — значит учиться жить, то становиться взрослым — значит учитьсяумирать.

Чувство подавленности и страха вскоре прошло, но после негоя ощутил себя разбитым и усталым. Никакое другое состояние не бывает стольобычным для меня.

Разумеется, мое настроение ничуть не улучшилось, когда яувидел, что муж толстухи и в самом деле вернулся домой и что Эрни стоял нос кносу с ним, явно готовясь начать потасовку.

Двое ребятишек молча сидели поодаль, поглядывая то на Эрни,то на Папу, точно зрители некоего апокалипсического теннисного матча, гдепроигравшего должны были с радостью растерзать. Казалось, они ждали тогомомента, когда Папа набросится на моего тощего друга, повалит на землю, а потомначнет отплясывать какой-нибудь бешеный танец на его поверженном теле.

Я подрулил к ним и поспешил выйти из машины.

— Ты меня слышишь? — ревел Папа. — Убери ее — и немедленно!

Его нос почти светился в сумерках. Щеки тоже пылали, а подворотником рабочей спецовки веревками вздулись крупные вены.

— Я не собираюсь ехать на ободах, — сказал Эрни. — Я жесказал. На своей вы бы не поехали.

— Ты у меня поедешь на ободах. Прыщавая Рожа, — прорычалПапа, явно намереваясь показать детям, как настоящие взрослые должны решатьсвои проблемы. — Не надо было ставить эти вонючие обломки перед моим домом.Убирай — или будешь плакать, детка.

— Никто не будет плакать, — сказал я. — Успокойтесь, мистер.Объявляется брэйк.

Глаза Эрни благодарно скользнули по мне, и я понял, как онбыл напуган. Вечный рохля, он часто попадал в ситуации, когда сверстники илистаршие стремились выжать из него все соки. Должно быть, он и сейчас не ждалдля себя ничего хорошего — но в этот раз не поддался.

Глаза мужчины тяжело уставились на меня.

— Еще один, — проговорил он, будто удивляясь тому, что вмире так много настырных задниц. — Вам обоим не терпится схлопотать? Несомневайтесь, я могу вам это устроить.

Да, я знал таких типов. Если бы ему было лет на десятьменьше, он вполне мог быть одним из тех школьников, которые считали ужасноуморительной шуткой выбить из рук учебники или во всей одежде втолкнуть поддуш, не выключенный после урока физкультуры. Они никогда не меняются, этиребята. Они просто становятся старше и зарабатывают рак легких, потому чтокурят слишком много дешевых «Лаки страйк», или умирают от закупорки сосудов летв пятьдесят пять.

— Нам не терпится поменять колесо, — сказал я. — У неголопнула камера. У вас никогда не лопалась камера?

— Ральф, я хочу, чтобы они убрались отсюда! — свиноподобнаясупруга Папы стояла не пороге. Ее голос дрожал на высокой ноте. Это было лучше,чем шоу Фила Донахью. Несколько соседей подошли поближе, чтобы проследить заразвитием событий, и я опять с тоской подумал, что если кто-нибудь еще не вызвалполицию, то скоро непременно сделает это.

— У меня никогда не лопалась камера так, чтобы я на три часаоставлял кучу обломков перед чужим домом! — громко сказал Ральф.

— Прошел один час, — заметил я, — если не меньше.

— Лучше заткнись, детка, — сказал Ральф. — Не выношу такихболтунов, как ты. Я зарабатываю на жизнь. Я прихожу домой усталым и поэтому нехочу вступать в дискуссии. Я хочу, чтобы ее здесь не было — и все.

— У меня в багажнике есть запаска, — сказал я. — И нам нужнотолько лишь поставить ее…

— И если бы у вас было хоть немного понятия о поведении вобществе… — горячо начал Эрни.

Дело было почти сделало. Если в чем-нибудь наш приятельРальф не собирался быть оспоренным в присутствии своих детей, так это егоповедение в обществе. Он замахнулся на Эрни. Не знаю, чем это могло кончитьсядля Эрни — вероятно, полицией и конфискацией его драгоценного автомобиля, — нокаким-то образом я успел схватить Ральфа за запястье.

Маленькая свиноподобная девочка завизжала и заплакала.Маленький свиноподобный мальчик замер с широко открытым ртом. Эрни, который вшколе пробегал накуренное место со скоростью охотничьего пса, даже не моргнулглазом. Он явно хотел, чтобы это случилось.