— Опять этот урод, — вздохнула она и перевернула страницусвоего журнала.

Внезапно я почувствовал сильное желание вырвать журнал из еерук, разорвать, а клочки швырнуть ей в лицо. Не знаю, вероятно, мне простонужно было на ком-то отыграться за все стрессы прошедшего дня, но к ним чуть неприбавился еще один. На самом деле Эллани не считала Эрни уродом: она всеголишь пыталась влезть в мою шкуру. Но в течение последних часов я слишком частослышал, как Эрни называли уродом. Господи, его слезы еще не высохли на моейрубашке, и, может быть, я сам немного чувствовал себя уродом.

— Чем сейчас занимаются «Кисе», дорогая? — ласково спросиля. — Написала любовное послание Эрику Эстраде? «О Эрик, я умираю без тебя, уменя всякий раз начинается сердечный приступ, когда я представлю, как твоитолстые жирные губы прикасаются к моим…»

— Tы — животное, — холодно сказала она. — Животное, вот ктоты. — Забрав журнал и сандвич, она удалилась в общую комнату.

— Не клади их на пол, Эллани! — предупредил отец, немногосмазав торжественность ее ухода.

Я открыл холодильник и достал из него банку говяжьихконсервов. Затем налил себе стакан молока и устроился за столом.

— Он купил ее? — спросил отец.

Сейчас он консультант по мелочам в Эйч-энд-Эйр. Раньше онработал финансовым поверенным в самой крупной архитектурной фирме Питсбурга, нопосле инфаркта должен был уйти оттуда. Он хороший человек.

— Да, купил.

— Она и вправду так плоха, как ты говорил?

— Хуже. Где мама?

— Творит.

Мы оба прыснули со смеху, а потом устыдились этого и сталисмотреть в разные стороны.

Моя мама всю жизнь работала зубным врачом, но четыре годаназад открыла в себе талант писательницы. Она стала сочинять стихи о цветах ирассказы о добрых старых людях, доживших до осенней поры своей жизни. Иногда,правда, она переходила на реалистический жанр и производила на светкакую-нибудь историю о молодой девушке, сначала искушаемой желанием попытатьсчастья, но потом решающей, что было бы неизмеримо лучше сохранить ЭТО добрачного ложа. Как раз летом она записалась на писательские курсы в Орлике —где преподавали Майкл и Регина — и теперь составляла книгу, которую назвала«Рассказы о Любви и Красоте».

Несмотря на это, она для меня была и остается самой лучшеймамой, а для отца — самой лучшей супругой. Увы, порой мы подтрунивали над ней,и в наше оправдание я могу сказать только то, что мы никогда не смеялись ей влицо. Я знаю, это довольно жалкое оправдание, но все-таки лучше, чем ничего.

— Ты показался мне мрачным, когда вошел, — сказал отец. — СЭрни все в порядке?

— А что с ним может произойти? — спросил я и пошел ставитьна плиту кастрюлю с супом, которую видел в холодильнике. — Он купил машину, этооказалось ошибкой, но с самим Эрни все в порядке. — Конечно, я врал, но естьвещи, о которых не хочется говорить даже своему отцу, как бы он ни преуспел ввеликом американском призвании отцовства.

— Иногда люди должны на собственном опыте убедиться, чтосовершили ошибку, — сказал отец.

— Ну, — ответил я, — надеюсь, скоро он в этом убедится. Онпоставил машину к Дарнеллу и будет платить за нее двадцать долларов в неделю,потому что его родители не хотят, чтобы она стояла у них дома.

— Двадцать долларов в неделю? Только за стоянку? Или застоянку и инструменты?

— Только за стоянку.

— Это самый настоящий грабеж.

— Угу, — сказал я, отметив про себя, что отец не сопроводилсвое заключение предложением поставить машину у нас.

— Хочешь сыграть партию в крибедж?

— Пожалуй, — согласился я.

— Не расстраивайся, Дэннис. Невозможно совершать ошибкидругих людей вместо них самих.

— Да, конечно.

Мы сыграли три или четыре партии в крибедж, и каждый раз онменя обыгрывал — он всегда выходит победителем, если не устал или не пропустилпару рюмок. Спустя какое-то время пришла мама и тоже стала расспрашивать меняоб Эрни и его машине. В нашем доме это событие становилось темой самыхоживленных разговоров с того времени, как Сид соврал моей матери, обанкротилсяи попросил моего отца одолжить ему денег. Я снова покривил душой и не сказалправды. Затем я пошел наверх.

Эллани лежала в постели и слушала последний сборникевропейских хитов. Я попросил ее выключить музыку, потому что собирался спать.Она мне показала язык. Таких вещей я никому не могу позволить. Мне пришлосьподойти к ней и щекотать до тех пор, пока она не закричала, что ее вырвет. Я невозражал и пощекотал ее еще немного. Тогда она сквозь смех выдавила из себя,что у нее есть что-то ужасно важное, и, придав лицу торжественное выражение,спросила, верно ли, что в ее возрасте уже можно стать матерью. Так ей сказалаодна из ее подружек, Каролин Шамблисс, но Каролин почти всегда врала.

Я посоветовал ей расспросить об этом Милтона Додда, еепухленького ухажера. Тут она по-настоящему вспылила и, попытавшись ударитьменя, спросила, почему я все время такой ужасный. Поэтому мне пришлось сказать,что да, в ее возрасте уже можно стать матерью, но лучше не спешить, — ипоцеловать ее (что в последнее время я делал довольно редко) перед тем, каклечь спать.

Раздеваясь, я подумал, что день все-таки был не так плох.Вокруг меня были люди, которые считали меня за человека и, как мне казалось,подобным образом относились к Эрни. Я решил, что завтра или в воскресеньеприведу его к нам домой и мы будем смотреть телевизор, а может быть, сыграем вочто-нибудь. Словом, я снова почувствовал себя вполне достойным малым.

Так я с чистой совестью улегся в постель и думал, что сразузасну, но сон все не приходил. Потому что совесть моя была нечиста, и я этознал.

Когда закручивается какое-нибудь дело, то не всегдапонимаешь, что за дьявольщина им движет.

Двигатели. Для подростка они нечто большее. Ты можешьзавести их ключом зажигания, но не знаешь, ни как они работают, ни что будетдальше. У тебя есть ключ, и это все. Также и другие вещи: всякие развлечения,наркотики, секс, порой еще что-нибудь, например, летняя работа, котораяприносит новые интересы, путешествия, школьные знания. Все это двигатели, апотом говорят, что ты должен сам нажать на газ и посмотреть, что из этоговыйдет. И порой выходит так, что ты на всей скорости летишь через дорожныеограждения и превращаешься в груду костей и мяса, чтобы истекать кровью вкакой-нибудь вонючей канаве. Двигатели.

Они бывают большими. Как 382-S, который ставили на старыеавтомобили. Такие, как Кристина.