Эрни вышел из машины и подошел ко мне. Он выгляделсмущенным.

— Дэннис, ты не можешь посигналить вместо меня? — спросилон. — Кажется, у Кристины не работает гудок.

— Конечно.

— Спасибо.

Я дважды просигналил, и вскоре большая дверь гаражаотворилась. В дверном проеме стоял сам Уилл Дарнелл. Он поманил Эрни, и«плимут» въехал внутрь. Я развернул свою машину, выключил двигатель ипоследовал за ними.

Было уже довольно поздно, и под высокими сводами стоялполумрак. Вдоль стен тянулись длинные стеллажи с инструментами, которые могливам пригодиться, если у вас не было собственных. Потолок был перегороженнесколькими стальными брусьями.

Всюду белели надписи: ПРЕЖДЕ ЧЕМ ВЕРНУТЬ ИНСТРУМЕНТ — ПРОВЕРЬЕГО И ПРИВЕДИ В ПОРЯДОК; или: ОПЛАТИТЕ СТОЯНКУ ЗАРАНЕЕ; или: КРАЖА И ПОРЧАИНСТРУМЕНТА НЕ РЕКОМЕНДОВАНА. Были дюжины других объявлений; куда бы вы ниповернулись, одно или два из них обязательно бросались вам в глаза. УиллДарнелл был большим любителем надписей.

— Двадцатая стоянка! Двадцатая! — орал Дарнелл на Эрни. —Ставь ее туда и глуши, пока мы все не задохнулись!

«Мы все» относилось к группе людей, сидевших за карточнымстолом в дальнем углу помещения. Они смотрели на новое приобретение Эрни судивлением и отвращением.

Эрни подогнал машину к двадцатой стоянке, припарковал ивыключил мотор. Сизое облако выхлопных газов стало медленно рассеиваться.

Дарнелл повернулся ко мне. Он был одет в матросскую блузу ибрюки цвета хаки. Складки жира свисали над ремнем и под подбородком.

— Детка, — произнес он своим скрипучим голосом, — если этоты продал ему такой кусок дерьма, то тебе должно быть стыдно за себя.

— Это не я продал. — По какой-то абсурдной причине я решил,что должен был оправдываться перед этим жирным боровом, как не оправдывалсядаже перед собственным отцом. — Я пробовал отговорить его.

— Тебе нужно было быть настойчивей.

Он пошел туда, где стояла машина Эрни. Несмотря на астму,Дарнелл двигался плавной, почти женственной походкой человека, который долгоевремя страдал от излишнего веса и подобную перспективу видел перед собой вбудущем. И, несмотря на астму, он принялся орать на Эрни, когда тот еще неуспел повернуться к нему лицом.

Как ребята, курившие в школьных коридорах, как Ральф сБэйзн-драйв и как Бадди Реппертон (боюсь, нам скоро придется поговорить о нем),он сразу невзлюбил Эрни — это была, так сказать, ненависть с первого взгляда.

— Эй, какого хрена ты снова пригнал свой драндулет, да ещебез шланга? — кричал он. — Еще раз, и тебя здесь больше не будет, ясно?

— Да, — Эрни вобрал голову в плечи. На этот раз у него небыло сил сопротивляться. — Я…

Дарнелл не дал ему договорить.

— Тебе нужен шланг для выхлопных газов, он стоит двапятьдесят в час, если заплатишь вперед. И я скажу тебе кое-что еще, мой молодойдруг. Хватит мне дерьма от таких умников, как ты. Это место для работы, а недля всякого хлама. Я не разрешаю курить здесь. Если захочешь подымить, тоступай на задний двор.

— Я не…

— Не перебивай меня, сынок. Не перебивай, а слушай, — сказалДарнелл.

Теперь он стоял прямо перед Эрни, высокий и тучный. Эрнивыглядел жалко.

Я снова начал выходить из себя. Не помню, сколько раз этослучалось со мной с тех пор, как мы подъехали к дому Лебэя и увидели, чтопроклятого «плимута» на лужайке не было.

Дети — угнетенный класс; за несколько лет вы полностьюусваиваете манеру бедного дяди Тома и послушно склоняете голову перед такимидетоненавистниками, как Уилл Дарнелл: да, сэр, нет, сэр, ладно, хорошо.

Я схватил Дарнелла за руку:

— Сэр!

Он повернулся ко мне. Я заметил за собой, что чем меньшелюблю взрослых, тем с большей готовностью говорю им «сэр».

— Что?

— Вон там люди курят. Попросите их бросить сигареты.

Я показал на парней, сидевших за столом. Над ними виселооблако табачного дыма.

Дарнелл посмотрел на них, а затем снова на меня. Его лицобыло очень мрачным.

— Юноша, ты стараешься сделать так, чтобы твой приятельвылетел отсюда, как пробка?

— Нет, — сказал я. — Сэр.

— Тогда заткни свою мычалку.

Он опять повернулся к Эрни и продолжил:

— Я умею отличать машину от кучи металлолома. Тебе предстоитиспытание, детка. Не знаю, сколько ты будешь с ней возиться и во что тебе этообойдется, но клянусь, я выверну тебя наизнанку.

Какая-то тупая ярость охватила меня. Я мысленно умолял Эрнисъездить по морде этому жирному борову так, чтобы потом нам пришлось во вселопатки удирать отсюда и больше не думать появляться здесь. Вероятно,картежники Дарнелла не остались бы в стороне от такого поворота дел, и этоточаровательный вечер скорее всего для нас закончился бы в приемном покоебольницы Либертивилла… но это стоило того.

«Эрни, — мысленно говорил я. — скажи ему, чтобы онзаткнулся, и давай уберемся отсюда. Не поддавайся ему, Эрни. Не давай делать изсебя дерьмо. Не будь рохлей, Эрни, — если ты выстоял перед своей матерью, тосможешь выстоять и перед этой самодовольной задницей. Только в этот раз не будьрохлей».

Эрни долго молчал, опустив голову, а потом сказал:

— Да, сэр.

Эти слова он произнес так тихо, что их почти не было слышно.

— Что ты сказал?

Эрни поднял глаза. Его лицо было смертельно бледным. Вглазах стояли слезы. Я не мог их видеть и отвернулся. Картежники прервали игруи наблюдали за тем, что происходило на двадцатой стоянке.

— Я сказал: да, сэр, — наконец произнес Эрни дрожащимголосом.

Он как будто только что подписал свой смертный приговор. Яопять взглянул на «плимут», который стоял рядом вместо того, чтобы бытьвыброшенным на свалку, находившуюся на заднем дворе. Я все больше ненавидел егоза то, что он делал с Эрни.

— Хорошо, убирайтесь отсюда, — сказал Дарнелл. — Мызакрываемся.

Эрни побрел прочь, ничего не видя перед собой. Он бынаткнулся на гору старых покрышек, если бы я не схватил его за руку. Дарнеллподошел к карточному столу. Усевшись за него, он что-то проговорил своимскрипучим голосом. Его приятели разразились дружным хохотом.