– Заказчики бывают разные. Кто‑то до самого конца предпочитает оставаться анонимом, а кто‑то лезет впереди паровоза и суёт нос не в свои дела.

– Очень хорошо понимаю. Некоторые, небось, ещё и тыкают себя пальцем в грудь: «Я же вам заплатил!» – Я передёрнула плечами от дурных воспоминаний. – Я сотрудничаю с полицией, поэтому редко беру непосредственно частных клиентов, но и в моей практике были такие персоны.

Ама покивал, больше так и не притронувшись к чаю. Это было странно с учётом того, сколько он говорил и сколько выкурил за сутки. Может, у него была аллергия на молоко? Но тогда бы он не ел пасту.

– Ты никогда раньше не пил такой чай?

– Только порошковый. – Ама смотрел в чашку как в бездонный колодец. А ведь была у меня мысль угостить его «Эрл Греем»…

– Ама, мальчик мой, – я не смогла сдержать этого отдающего то ли жалостью, то ли пошлостью выражения. – Все мы совершаем ошибки, все мы теряем дорогих сердцу людей, но никогда не стоит в этом тонуть. А ты будто никогда и не видел света.

– Я… не… – Ама вскинулся: взгляд горел, желваки ходили под кожей. – Вы ошибаетесь.

– Разве? – я критично и показательно окинула его взглядом. – Ты прилично зарабатываешь, но живёшь в халупе, носишь затасканную невзрачную одежду, заказываешь одну и ту же дешёвую еду в одном и том же кафе годами. У тебя нет не то что любимой девушки, но даже любимого места, любимого дела, любимой вещи. Ты ни с кем не общаешься и не контактируешь вне работы, и можешь сколько угодно прикрываться стремлением к безопасности, но правда в том, что ты просто‑напросто живёшь от заказа к заказу. Разве я не права?

Весь мой спич Ама выслушал с непроницаемым лицом, не дрогнув, но по выражению глаз стало понятно, что его это задело.

– Это – мой путь. Я сам его выбрал.

– Путь кого? Праведника или жертвы? – я допила чай и стукнула донышком чашки о стол. – Знаешь, Ама, мне знакомо это чувство: груз ответственности. Когда мой муж, Ион, скинулся с моста, я долго существовала как будто в полусне. И думала‑думала «Если бы…»: если бы я уделяла ему больше времени, если бы вовремя обратилась к врачу, если бы у нас родился ребёнок, если бы то, если бы сё… до этого бы не дошло! Но я не была стервой, не была ревнивой женой, не была азартным игроком, спускающим все деньги в пачинко. Просто слишком любила свою работу. И за пару месяцев до гибели я предлагала мужу развод на выгодных для обоих условиях. Он отказался. Ион уже тогда выбрал для себя смерть – позже я нашла рецепты на седативные лекарства, хотя самих блистеров обнаружить не удалось.

– Так странно думать, что вы были замужем… – Ама стал меньше напоминать сыча, но напряжение ещё сквозило в мимике и резком движении, которым он откинул волосы назад.

– Не похожа я на вдову?

– Не похожи на ту, кто стремится создать семью… – Ама обронил тихо, но твердо.

Я рассмеялась громко, немного истерично, как давно уже со мной не случалось.

– Я трудоголик, ты прав. Но мне не чужды человеческие чувства, желание делить с кем‑то тепло и постель, вместе переживать заботы и радости. Когда ты один, ты сам себе хозяин и сам себе тюремщик. С годами это смертельно надоедает, знаешь ли.

– Знаю… – Ама аккуратно и осторожно отпил из чашки ещё, потом снова и снова, пока не допил до конца. Вид у него был странный: он определённо смаковал, но не мог понять, понравилось ему или нет. – Вы во всём правы, Рензо‑сан. Признаться, я даже никогда не целовался.

– А хочется? – я постаралась добавить в голос мягкости, а не ехидцы с провокацией. Как будто в этом доме было полчище девиц на выданье, а не одна перезревшая дама.

– Вы жестоки, Рензо‑сан, – Ама прошептал, поднялся и приблизился тенью. – Вы для этого сюда меня пригласили?

– Чтобы затащить тебя в постель? – я даже фыркнула, наблюдая, как он опускается рядом со мной на колени. – Прости, я слишком старомодна. Сначала общение, потом свидания, узнавание вкусов и предпочтений друг друга, подарки, а уже потом секс.

– Отговорки. – Ама, миг поколебавшись, положил руки мне на плечи и развернул к себе. – Для вас единственный путь найти партнера – это договорной брак или свидание вслепую. Ну или, может быть, однажды повезёт и в консерватории рядом с вами сядет симпатичный мужчина в разводе, вы начнёте бурно обсуждать музыку, будете друг другом очарованы и…

– Останемся просто хорошими знакомыми, – я подмигнула, провоцируя специально. Ама вспыхнул и наконец меня поцеловал.

Это было просто прикосновение – несмелое, робкое, требующее ответного тепла. Бедный мальчик, которого никто никогда не любил, а все только использовали. Признать подобное – очень больно, но необходимо для движения вперёд. Я обняла Аму и погладила по спине. И мягко отстранила.

– Ты понимаешь, для чего я тебе рассказала о своём муже? Это не акт доверия и не откровение за откровение. Я правда не хочу, чтобы ты застрял в серости будней. Не хочу, чтобы ты крутил в голове это «если бы». Каждый человек в ответе за себя сам.

Ама застыл в моих руках, словно птица в силках – ворон, слишком мудрый для бесполезного трепыхания, слишком уставший для уловок.

– Я понимаю. Поэтому работаю сейчас с вами над делом Кукольника, а не превращен в куклу, – он улыбнулся блекло, но довольно искренне.

– А ты, оказывается, умеешь иронизировать. Точно не всё потеряно, – с этими словами я притянула его ближе к себе и увлекла в глубокий поцелуй.

Где‑то в глубине сознания я видела момент близости иным – более традиционным и насыщенным: Ама был бы в кимоно и лежал бы на футоне, раскинув руки, раскрасневшийся и вздрагивающий от каждого прикосновения. В реальности всё оказалось прозаичнее и честнее. Ама вообще не раздевался и не стремился раздеть меня, но вжимался жарко и отчаянно. Целовался, плотно зажмурившись и периодами сталкиваясь со мной то зубами, то носом. А потом и вовсе уткнулся в плечо и сидел у моих коленей, робкий и оглушенный пониманием, что это не страшно, что и так – можно.

Я чувствовала, как он отпускает себя – нерешительно, едва ли на четверть, в любой миг готовый вскочить и ощериться, но я не требовала многого, откровенно говоря – вообще ничего не требовала, и Ама, похоже, был за это благодарен. Не просто же так обронил