– И, открыв глаза, снова стать одиноким иразочарованным? Марло пожал плечами.

– Разве не такова судьба мужчины? Мы можемтолько уповать, что, прибыв на небеса, не испытаем такого же разочарования. Носегодня, Уилл, – сегодня я вознесу тебя в рай, когда Зенократа, зная твоёжелание и твою силу, подведёт тебя к самым вратам рая, перед тем как освободитьтвой дух.

В такой зимний вечер хорошо быть на берегу–Ледяной ветер гремел чем-то на крыше, пробирался сквозняками в коридоры, ичёрный дым вздымался в камине, как волны в море, угрожая заполнить все комнатыи нехотя протискиваясь в дымоход.

Мэри играла на клавесине. Она играла хорошо,каждая нота была ясной и отчётливой – результат упорных тренировок. Её хорошаяигра свидетельствовала одновременно и о трудолюбии, и о пустоте её жизни.Никакая другая хозяйка не могла сравниться с ней по чистоте дома или поколичеству собственноручно вышитых покрывал. Выше всякой критики была пища,приготовленная ею. Соседи говорили о ней как об образцовой жене.

Такой она казалась. Она сидела перединструментом, опустив пальцы на клавиатуру и слегка нахмурившись из-занедостаточного освещения. Но, если не считать насупленных бровей, лицо её былобезмятежно. И прекрасно. Волосы она зачёсывала назад и прятала под чепец, как иподобает солидной матроне, которой перевалило за тридцать. Но лицо её непотеряло ещё красоты и было не менее прелестно, чем в день свадьбы.

Сегодня она играла с ещё большей, чем обычно,уверенностью. Что бы ни случилось в следующие несколько часов, этот вечер,несомненно, положит начало новому периоду мира и спокойствия в их семье. Еслиголландцы и придут к Уиллу, то только для того, чтобы предложить дальнейшуюслужбу на их кораблях. Уилл опустился на колени к чертежам и картам,разложенным на полу. Деливеранс растянулась на животе рядом с отцом. Она былауже в ночной рубашке, готовая отправиться в постель в тот момент, когда к немупридут гости. Вообще-то ей давно уже полагалось спать, но одним из удовольствийдля Уилла было портить своего ребёнка. Он так мало её знал. Он был в море в туночь, когда она родилась, и пять из следующих семи лет он тоже был в море. Емунравилось смотреть на неё: она была так похожа на Мэри, и в то же время волосыу неё были отцовские, чёрные, как смоль. Ему нравилось разговаривать с ней,потому что она была, несомненно, умна. Она была его другом. Он знал –окружающие поговаривали, что Уилл Адамс улыбается только в присутствии своейдочери.

– И здесь мы повернули назад, – рассказывалон. – Лёд был настолько толст, что корабли не могли пробиться дальше.

– Наверно, было очень холодно, папа?

– Да. Так холодно, что дыхание замерзало прямоу рта. И всё же, представь себе, это было прекрасно. Но те места не для людей.И прохода на восток там тоже не было.

Музыка стихла.

– К тебе гости, Уилл. – Мэри встала. – Идём сомной, Деливеранс. – Девочка взглянула на отца и нехотя поднялась на ноги.

– Поцелуй меня, малышка. – Отец склонился кней. – А вы присоединитесь к нам, мадам?

– Если вы хотите, сэр. – Мэри взяла дочь заруку, и они вышли из комнаты.

Уилл собрал с пола карты, оправил камзол и вышелнавстречу гостям.

– Холодный сегодня вечер, господа. Проходите,пожалуйста.

Их было четверо, все закутанные в плащи, чтобыхоть как-то защититься от пронизывающего ветра. Они потопали у входа, сбивая сног снег и хлопая рукой об руку, чтобы поскорее согреться, и прошли в комнату.

– Самая подходящая ночь, чтобы быть где-нибудьу побережья Африки, а, Уилл? – произнёс Корнелиус Хоутман. – Клянусь, рад сновавидеть тебя. – Он был невысок, с полным, краснощёким лицом. Одет в ярко-красныйбархатный камзол – свидетельство как уверенности, с которой он шёл по жизни,так и богатства, которое эта уверенность ему принесла. – Друзья, это мастерУилл Адамс. Уилл, познакомься с сэром Жаком Маху. Сэр Жак будет намикомандовать.

Это оказался высокий худощавый человек спривлекательным, мужественным лицом.

– Рад. – Уилл пожал ему руку. – Сэр Жак?

– Рыцарское звание пожаловано ему самойкоролевой, Уилл. За заслуги в войне с испанцами. А это Якоб Квакернек,квартирмейстер сэра Жака. – Другой высокий человек, только значительно моложекомандующего, с копной рыжих волос.

– Мастер Квакернек, добро пожаловать в Англию.

– И Мельхиор Зандвоорт, – представил Хоутман.– Мельхиор – мой племянник, Уилл. Он поплывёт с вами в качестве моегодоверенного лица. – Зандвоорт был ещё совсем мальчишка, не старше двадцати лет,упитанный, как и его дядюшка, с таким же круглым и счастливым лицом.

– Мой дядя столько рассказывал о вас, мастерАдамс, – сказал он, – что мне кажется, будто я знал вас всю жизнь. Он говорит,что в Европе не найти лучшего штурмана.

– И более упорного штурмана, что не менееважно, – добавил Хоутман. – Когда мы путешествовали на север несколько летназад, мы зашли в такие толстые льды, что можно было подумать – перед нами материк.А Уилл призывал плыть ещё дальше, разбивая льдины носом корабля.

Голландцы выглядели достаточно поражёнными. Ночто ещё рассказал им Хоутман? Что его штурман – странный, сторонящийся людейчеловек, который мало пьёт и ещё меньше смеётся? Что он проводит всё свободноеот вахты время в своей каюте? Что он – мечтатель? Это наверняка было всемизвестно. Потому что грош цена человеку, который не мечтает. И грош ценачеловеку, который только мечтает. Хоутман не знал ничего о его мечтах. Будучи ввысшей степени практичным человеком, купец, конечно же, считал окружающихтакими же. Он думал, наверное, что его штурман мечтает захватывать испанскиегалеоны, вести голландские и английские корабли к отдалённейшим уголкам света.Интересно, продолжал бы Хоутман расхваливать его, если бы узнал хоть часть тогопылающего ада, который бушевал в таком квалифицированном мозгу?

Но этого не случится. Если бы Марло был жив…Но его убили в пьяной драке в какой-то таверне пять лет назад. В драке,подобной той, которая могла бы вспыхнуть в ту ночь в «Лайм-хаузе», если бы Уиллне остановил Тома и не потворствовал тому сумасшедшему. Талантливый был поэт,говорят теперь. Человек странных взглядов и ещё более странного поведения, ноталантливый. Растраченная впустую жизнь. А Киту было не больше двадцати девяти.Что они будут говорить об Уилле Адамсе, тридцати пяти лет, если вот сейчас онсвалится мёртвым? Наверное, ничего. Едва ли мир узнает о его существовании.

Голландцы обменивались взглядами.