Последней грязной тварью, ведь вместо того, чтобы обхаживать Ясмину, я опять сорвался.

Но мне это нужно! Иначе бы вместо девки подо мной давилась стонами боли моя жена…

Что есть сил бью кулаком по столу. Голосок у Ясмины прорезался, ну надо же! Ласковая девочка решила показать зубы. Думает, я их не смогу обломать? Зря. Жена у меня под колпаком. Ее семья с радостью готова сделать вид, что ничего не случилось. А от сучек-подружек, которые так и норовили сунуть нос в нашу семейную жизнь, я давно избавился.

А с другой стороны… Так я точно не сумею вернуть Ясмину.

«… это не заставит меня делать вид, что ничего не случилось!» — пульсирует в воспаленном мозгу ее крик.

И я понимаю, что да — не заставлю. Нужно действовать по-другому. Для начала предоставить жене хотя бы видимость свободы. Черт с ней, пусть поживет в соседней комнате недельку-другую. Успокоится как следует, придет в себя. А потом… Хрен его знает.

Придумаю что-нибудь.

Дергаю оконную ручку, и в номер врывается ледяной воздух. Начало октября выдалось дождливым. Мерзкая погода. К морю бы сейчас, на теплый песочек, так ведь одна упрямая девица решила поиграть в гордость.

А может, одну ее отправить?

Но я давлю эти мысли в зародыше.

Чтобы моя девочка в отместку подцепила какого-нибудь смазливого ублюдка? Никогда. Ни один мужик не прикоснется к Ясмине. А если попытается — я лично вырву ему руки и запихну в глотку.

— Проклятье… — шиплю сквозь зубы.

Ледяной ветер хлещет по щекам, забирается под расстёгнутый ворот рубахи. Но и это не помогает остыть. Меня наизнанку выворачивает от предчувствия надвигающейся задницы. И утром жена наверняка предъявит мне за эту спонтанную поездку.

С силой провожу рукой по волосам. Ладно, надо возвращаться. И уже попробовать наконец собрать яйца в кулак. Больше никаких срывов. И все внимание только жене и дочери.

Глава 6

Арсен вернулся под утро. Бесшумно открыл дверь спальни, подошел к кровати и, раздевшись, лег. Вот так просто, без всяких попыток объясниться. Словно он отсутствовал не гребанных три часа, а спускался попить водички.

Заснул почти сразу же. А я промаялась до рассвета, в красках представляя, с кем он провел это время. Даже не помню, дремала вообще или нет. Знаю только, что упрямо лежала в кровати, пока Арсен собирался на работу.

Но прежде, чем уйти, огорошил внезапным:

— Если хочешь, сегодня можешь выбрать комнату. Я подумал над нашим вчерашним разговором… Пожалуй, тебе действительно нужно время.

Сволочь! Подумал он! Между чьих ног происходил этот мыслительный процесс? До тряски хотелось вскочить и запустить в Османова подушкой и матом, а потом бежать отсюда, забрав дочь.

— Кроме времени мне еще нужен паспорт, — процедила сквозь зубы. — Где мои документы? — повернулась к Арсену, но меня встретил сочувствующе-мягкий взгляд.

Так смотрят на больного, который несет забавную чушь.

— Мы обсудим это, Ясмина.

И ушел, оставляя меня медленно подыхать от боли и бессильной злости. Ее некуда выплеснуть. Я даже не могу расколотить какую-нибудь долбанную вазу или трюмо — Ляйсан проснется. Остается только жмуриться до искр из глаз и тихонько мечтать о забытье.

Время тянется медленно.

Я лежу в кровати до тех пор, пока дом не наполняется шорохами — прислуга и охрана уже на ногах. Скоро сюда кто-нибудь заглянет. Поэтому заставляю себя встать и пойти в ванную. Страшно подойти к зеркалу! Представляю, какое я чучело… Трусливо пряча глаза, умываюсь и чищу зубы. Даже получается изобразить подобие прически.

Но к рукам как две гири привязали. А третью положили на сердце… И «щедрый» подарок Османова в виде согласия на разные комнаты — это всего лишь подачка, чтобы я успокоилась. Время, как говорится, лечит.

Ухмыляюсь, и корка на нижней губе трескается. На белый мрамор капает алая капля крови.

Надо бы смыть… Но я смотрю, как она медленно ползет к стоку, оставляя за собой красный след. И в конце концов исчезает в потоке воды.

Вот бы и мне так.

Но ни друзей, ни родных — никого, кто мог бы мне помочь.

Даже если я сейчас каким-то чудом взломаю сейф и достану документы, мне ничего не светит. Или же я получу свободу, но без Ляйсан. Уверена, Османов пойдет на все, чтобы непокорная женушка снова заняла место у его ног.

Требовательный стук в дверь заставляет вернуться в реальность. Высовываюсь из ванной, и на мое хриплое «Да?» в комнате появляется Тамара, наша домработница.

— Диана Алиевна, я вам чай принесла, — улыбается, но излом тонких губ больше напоминает оскал. — И не только…

Женщина ставит поднос на стол, а я не могу сдержать фырканье. Блинчики с фруктовой начинкой. Уж не Арсен ли распорядился?

— Очень вкусные получились, просто прелесть, — воркует Тамара. — И еще кое-что… Ваша мама тут.

Медово-коричневые цвета спальни мгновенно выцветают до грязной серости. Мама… Ну надо же, как неожиданно!

Стиснув зубы, подхожу к креслу и сажусь, без слов демонстрируя, что никуда спешить не намерена.

— Рановато для гостей, Тамара.

Женщина тушуется, мнет белоснежный передник. А мне на мгновение становится стыдно — все-таки Тамара тут ни при чем.

— Попросить ее уйти, Диана Алиевна?

Ох, что ты будешь делать…

— Нет, пусть заходит. Поговорю с ней, пока дочь не проснулась.

Домработница кивает и быстро уходит. Доброй женщине неприятна вся эта ситуация. А вот для меня она просто убийственна. Не знаю, как буду смотреть маме в глаза. Но и не посмотреть не могу.

Нервы звенят, как струны, пока тянутся долгие секунды ожидания. Мама всегда была для меня тем, кто защитит и поддержит. Отец не раз выговаривал ей, что она слишком мягкая, что надо воспитывать строже. Мама только улыбалась на эти замечания и успешно их игнорировала. И точно так же поступила со мной, когда я кинулась к ней за помощью.

Дверь тихонько открывается. Мама входит робко, словно думает, что я сейчас ее прогоню. Шепчет ласково:

— Здравствуй, дочка…

А у меня ком в горле. Что ответить? И как это вообще возможно?

— … Ты, наверное, злишься на меня…

Да они все сговорились, что ли⁈

— … Понимаю, — аккуратно присаживается на краешек кресла, стоящего у стены. — Но и ты меня пойми. В семейной жизни бывает…

— Замолчи.

Мама запинается и смотрит на меня широко распахнутыми глазами. И я смотрю. Потому что голоса