– Я его любовница и могу подтвердить, – заявила Марья.

Андрей Петрович поднял брови.

– То есть вы…

– Да. И это я раскрыла планы супостата и вовремясигнализировала. Потому что в Евангелии сказано…

– Прошу прощения, – остановил он ее, к великой моейрадости. Слышать о Евангелии я в тот момент была не расположена. АндрейПетрович задержал взгляд на моем костюме и спросил: – Ваш муж богатый человек?

– Да.

– И вы хотели бы…

– Я хочу с ним развестись. А еще хочу, чтобы он оставил меняв покое. Это все.

– То есть ни о какой компенсации, разделе имущества и прочемречь не идет?

– Я вам уже сказала: я хочу развестись.

– Прекрасно. Мы беремся все уладить. Вам незачем личновстречаться с мужем, этим займется Олег Михалович. Простите, вы так и несообщили мне свое имя.

– Алексина Симона Вячеславовна, – с достоинствомответила я.

– Сергей Иванович ваш муж? – вроде бы растерялся АндрейПетрович.

– К сожалению.

– И он вам грозил? Невероятно. Убежден, что его слова нестоит воспринимать всерьез. Насколько мне известно, он вас любит, по крайнеймере неоднократно говорил об этом. Может быть, вы слегка погорячились? Можетбыть, не стоит спешить с разводом?

– Вы с ним хорошо знакомы? – насторожилась я.

– Ну… иногда встречаемся.

– По бабам вместе шарахаются, – неизвестно чемуобрадовалась Марья.

– Выходит, мы зря теряем время, – решительно подняласья.

Андрей Петрович удержал меня за руку.

– Не спешите. Я могу с ним поговорить. Уверен, после нашегодружеского разговора у него отпадет желание устраивать ночные представления.

Я подумала и кивнула. Через пять минут мы простились.

– Зря мы к мужикам поперлись, – вздохнула Марья. –Они все заодно. Нам баба-адвокатша нужна. Желательно разведенная. Уж ей-тообъяснять не пришлось бы, что это за козлы.

– Слушай, Марья, а тебе на работу не надо? – с надеждойспросила я.

– Зачем? Я же в отпуске.

– Но если он не оплачиваемый, может, стоит вернуться?

– Для меня твоя жизнь дороже. Смотри-ка, кафе, может,зайдем, перекусим?

Я окинула взглядом ее фигуру: кожа да кости.

– Умерь аппетит, – хмуро посоветовала я. – Моихденег надолго не хватит. – Тут я подумала, что Марья, возможно, долгоевремя голодала (хотя с чего бы ей голодать?), устыдилась, вздохнула и сказала:– Пошли.

Вторую половину дня я провела за рабочим столом, а Марьягрохотала кастрюлями на кухне. Вымыла окна, выбила ковер и ни разу не заглянулав мою комнату. Я поняла, что обрела истинное сокровище. Не мешало бы, впрочем,от нее поскорее избавиться, но теперь это выглядело проблематичным. В восемь япоявилась на кухне.

– Под окном кто-то вертится, – почему-то шепотомсообщила Марья.

– Где? – испугалась я, бросаясь к окну.

– Минут пятнадцать как смылся. Бродил по тротуару напротив ивсе на окна поглядывал. Готовится.

Я собралась паниковать и со всех ног бежать к маме, но тутподумала, что Марья, скорее всего, фантазирует, чтобы смутить мой покой изадержаться в квартире.

– Ужинать будешь? – деловито спросила она. Я кивнула,она быстро накрыла на стол и кинулась за красной тетрадью. – Подожди, ямолитву прочитаю.

– В кафе ты молитв не читала, – съязвила я.

– Ну и что? Забыла. А ты могла бы напомнить. Чего тывредничаешь, лоб, что ли, трудно перекрестить?

– Не трудно, – пожала я плечами, стыдясь, что уличенаво вредности; выслушала молитву и перекрестила лоб.

Только мы приступили к трапезе, как зазвонил телефон. Янеохотно сняла трубку и услышала мужской голос с едва уловимым акцентом.

– Простите, могу я поговорить с Симоной?

– Слушаю вас, – ответила я в некотором замешательстве.

– Очень приятно, а я Борис Моисеевич. У меня к вам дело. Немогли бы мы встретиться, скажем, завтра в 18 часов.

– А, собственно… – начала я.

– Я бы не хотел объясняться по телефону. Скажу лишьследующее: я прилетел из Израиля, в Москве пробуду неделю, а завтра специальноприеду в ваш город для встречи с вами.

– Спасибо большое, только я ничего не понимаю.

– Конечно. Поэтому я и хочу встретиться. Итак, завтра я вамперезвоню. Всего доброго.

– Черт-те что, – сказала я, вешая трубку.

– Никуда не ходи, это его козни.

– Кого?

– Серегины, конечно.

– Не болтай глупостей.

– Вот увидишь, пойдешь к этому дядьке, а назад не вернешься.

– Большое тебе спасибо, – фыркнула я.

– Тогда я с тобой пойду.

– Мы договаривались, что ты остаешься здесь только дозавтра, – напомнила я.

Марья надулась, и ужин прошел в молчании.

Утром заехала Элька, на вопрос: «Как дела?» – я ответила:«Нормально», прикидывая, стоит ли ей рассказать все или нет. Марья еще спала, аЭлька проходить дальше порога не стала, потому что спешила, и я так ничего ейне рассказала. Села за работу, но время от времени вспоминала о предстоящейвстрече.

Ровно в 18.00 раздался телефонный звонок, и тот же голососведомился, я ли это?

– Это Борис Моисеевич, я только что приехал…

– Да-да. Где мы встретимся?

– Я впервые в вашем городе, так что выбирать вам.

– Тогда, может, вы приедете ко мне? Я живу…

– Я знаю адрес, – перебил он и через полчаса появился вквартире.

Все это время Марья таращилась в окно и нервировала менявсякими выдумками: то ей прохожие казались подозрительными, то наш дворник, то«Волга», что замерла под окнами. Наконец в дверь позвонили. Я с облегчениемвздохнула и пошла открывать. На пороге стоял дядька совершенно необъятныхразмеров, в светлом костюме без галстука, с бородой, усами и лысиной во всюголову, которую он в настоящее время вытирал платком, тяжело дыша, под мышкойон держал большой сверток.

– Здравствуйте, – сказала я.