– Ага, знаю. Иначе их агония будетдлиться целые столетия и даже в Потустороннем Мире они не обретут покоя, –кивнула Ритка.

– А так как дар у нее был огромный,такой, какого один человек не вместит, она нашла учеников. Им было тогда лет подесять-одиннадцать. У них были не то чтобы магические способности, а так…задатки. В Тибидохс их бы точно не взяли. Но старуха ухитрилась их развить ипередала им свой дар до капли. Всем троим. А недели две назад ведьма умерла…

Верка Попугаева внезапно прервалась и вскинулаголову. Ее нос беспокойно задвигался. Она явно унюхала что-то интересное.Проследив ее взгляд, Ритка обнаружила, что в воздухе давно пахнет дракой.

Гломов бесцеремонно подвалил к ГлебуБейбарсову и, ткнув каменным пальцем ему в грудь, спросил:

– Ты че тут, блин, стоишь, а?

– Не мог бы ты объяснить, почему тебя такволнует положение моего биологического тела в пространстве? – подчеркнутовежливо отвечал Бейбарсов.

Он смотрел на огромного Гуню без страха,насмешливо щурясь. Глаза у новенького были темные, без блеска. В зрачках ничегоне отражалось. Очень странные глаза. Гуне они совсем не понравились. И ответ наконкретный вопрос тоже. Вежливость, с точки зрения Гломова, была вернымпризнаком слабости. И вообще Бейбарсов Гломову ну о-о-о-очень не показался.

– Колбасы переел? А чего тогдаколбасишься? Ты мне тут под Шурасика не канай! Чего это у тебя? Комиксы, чтоль, рисуешь? Дай позырить! – продолжал Гуня, протягивая руку к папке,которую Глеб продолжал держать под мышкой.

– Это не комиксы, это мои рисунки. Я ихредко кому показываю. Я попросил бы их не трогать, – сказал Бейбарсов,отводя Гунину руку от своей папки.

– Да? Не трогать? Может, ты меня голымнарисовал, а теперь трясешься, что я тебя вычислил? – с издевкой спросилГуня.

– Маловероятно. Меня не интересуютзаборная живопись и заборные типажи, – в своей спокойной манере отвечалновенький.

Некоторое время Гломов переваривал ответ, поканаконец до него не доехало, что его поставили на место.

– Ну все! Сейчас кто-то получит похаризме! Через минуту ты поймешь, что ты никто и зовут тебя никак! – спредвкушением развязки сказал Гломов.

Стадия предварительных переговоров, которуюГуня терпеть не мог, подошла к своему логическому завершению. Теперь можно былос чистой совестью приступать к мордобою.

Гломов повернулся, отошел на полшага назад,будто собрался уходить – это был его обычный прием, чтобы заставить противникарасслабиться и потерять бдительность, – и, пробурчав Гломус вломус ,выкинул каменный кулак точно в подбородок новичку. В девяноста девяти случаяхиз ста этим ударом все заканчивалось. Соперник Гуни оставался на земленеподвижным телом, Гломов же, пнув его пару раз для порядка, удалялся.

Однако теперь был, видимо, тот самый сотыйслучай. То исключение, ради которого написаны все правила. Глеб красиво инепринужденно ушел от тяжелого кулака Гломова и легко, без усилия, ударил егопо руке бамбуковой тростью, что-то буркнув себе под нос. Гуня не придал этомузначения, тем более что даже не почувствовал боли. Он отдернул руку и занес еедля нового сокрушительного удара… Вернее, собирался занести, потому что вследующий момент понял: что-то вцепилось ему в горло. Сжало его так, что изгорла вырвался хрип.

Гломов зарычал и попытался стряхнуть это нечто, не сразу поняв, что это была его собственная рука, с сосредоточеннойненавистью сдавливавшая ему горло. Однако теперь рука подчинялась не Гуне, аповторяла движения Бейбарсова, который, не подходя к Гломову, сдавливалдлинными пальцами смуглой руки воздух. Гуня отрывал руку от своей шеи, помогаясебе подбородком и левой рукой, которая пока еще повиновалась. Будь на местеБейбарсова пять, даже десять человек, неукротимый в своей ярости Гломоврасшвырял бы их всех, однако теперь он сражался с самим собой.

– Некромагия! Стиль мертвой марионетки!Коснувшись тростью руки, парень внушил руке Гломова, что она мертва и теперьуправляет ею, как мертвой. Если не отменить заклинание, скоро рука начнетдеревенеть, как у трупа, – пробормотал Семь-Пень-Дыр.

Наконец Бейбарсов опустил свою руку, и Гунинарука повторила ее движение, повиснув вдоль туловища. Зарычав, Гломов ринулся наврага, надеясь сшибить его с ног и запинать. Силы в нем хватило бы, чтобыуничтожить этого усмехающегося парня и без правой руки. Но трость ГлебаБейбарсова вновь была в воздухе, чертя вспыхивающие огненные руны.

Сердце Гломова дрогнуло, сбилось с ритма истало замедляться. Проскочив мимо Бейбарсова, он тяжело упал на колени и понял,что не может встать. Неодолимая сила клонила его к земле.

– Десять ударов до полной остановкисердца… Девять… – спокойно считал Глеб.

– Нееет! Нееет! – хрипел Гломов,чувствуя, что сердце подчиняется этому жуткому голосу.

– Тогда повторяй за мной: «Я никто, изовут меня никак!» Этого ты, кажется, хотел? – негромко и очень мрачносказал Бейбарсов. – Ну?!

– Да пошел ты! – просипел Гуня.

– Шесть ударов до полной остановкисердца…

Гломов схватился левой рукой за грудь, пытаясьуберечь свое замирающее сердце… Большое сильное сердце останавливалось, он неощущал уже его ударов. Глаза медленно застилал туман.

– Три удара до полной остановки…Повторяй: «Я никто», – упрямо настаивал Бейбарсов.

Гуня тяжело упал щекой на землю. Теперь его недержали даже колени.

– Меня зовут Гуня Гломов! Г-гуняГло…мов! – прохрипел он.

Баб-Ягун петухом налетел откуда-то сбоку итрубой своего пылесоса выбил из рук у новичка его бамбуковую трость.

– Некромагия, тьма ее побери! А нухватит! Отпусти Глома, или тебе придется драться со мной! А вы, остальные, что,заснули? – крикнул Баб-Ягун.

Хотя Гуня никогда не был его другом, Ягун несобирался допустить, чтобы того прикончили у него на глазах. И другиестаршекурсники, Ягун чувствовал это, готовы ринуться ему на подмогу.Семь-Пень-Дыр совсем неплох в драке, да и Пельменник, как свой, Тибидохский, нестанет стоять и смотреть, как из его друзей делают мертвяков. К тому же рядомТанька с ошеломляюще ярким Искрисом фронтисом, Гробыня с заковыристыми запукамии Шито-Крыто, недурно знающая темную магию. Они тоже не останутся в стороне вслучае решающей схватки. «Эх, жаль, Шурасика нет и малютки Клоппика!» –мелькнуло в мыслях у Ягуна.