Но Юрка, словно не услыхав последней фразы, спокойнопродолжал:

– В общем, поставил полковник перед собой сержанта иприказывает: «Ты там поделикатней действуй, все-таки родные люди погибли». Нусержант выстроил солдат и как гаркнет: «Эй, ребята, у кого отец с матерью живы,два шага вперед! А ты, Петров, куда прешься? Ты у нас со вчерашнего вечерасиротой стал!»

– Ты это к чему? – поинтересовалась я.

– Да просто так, – хмыкнул Юрка, – здорово с бабкойразобралась: жив пока, много крови потерял…

У Марьи Михайловны я просидела до позднего вечера. Милицияушла где-то в районе семи. Но мне стало жаль старушку. Она с потерянным видомсидела на диване и повторяла:

– За что? Господи, за что? Павлик, Леночка, Никита… За что?

– У вас ничего не пропало? – осторожно поинтересовалась я. –Деньги, драгоценности…

Марья Михайловна покачала головой:

– Пенсию унесли, сережки золотые, два кольца и шубукаракулевую. Видно, что нашли…

– Почему же Никитка впустил грабителей? – недоумевала я.

– Он такой ребенок, – снова заплакала бабушка, – небось и непосмотрел в глазок, распахнул дверь, и все.

Я оглядела дикий беспорядок, царивший в комнате.

У меня Никита всегда спрашивал: «Кто там?» Ни разу не помню,чтобы он просто открыл дверь…

Марья Михайловна дрожащей рукой взяла пузырек с валокординоми принялась отсчитывать резко пахнущие капли.

Дзынь, дзынь – раздалось из прихожей.

– Виолочка, – прошептала женщина, – откройте, сделайтемилость!

Я подошла к двери, посмотрела в глазок, увидела высокого,худощавого мужика и бдительно поинтересовалась:

– Вам кого?

– Марья Михайловна дома? – весьма вежливо ответилнезнакомец. – Скажите, Вербов пришел, Максим Иванович.

Услыхав имя мужчины, бабушка Никиты изменилась в лице, нопопросила впустить Вербова, а когда я, решив оставить ее с гостем наедине,собралась отправиться на кухню, замахала руками:

– Нет, Виолочка, останьтесь, у меня от вас тайн нет.

Максим Иванович оглядел разгром и с изумлением спросил:

– Что тут произошло?

Марья Михайловна вновь схватилась за валокордин, а я вкратцеобрисовала гостю ситуацию. Тот пришел в ужас:

– Бедный мальчик, представляю, что вы пережили!

Старушка качала головой и ничего не говорила, повисломолчание, прерываемое только тяжелым дыханием мужчины. Потом он осведомился:

– Ну, надеюсь, мои деньги целы?

Марья Михайловна залилась слезами.

– Грабители небось узнали…

Максим Иванович растерянно протянул:

– Вы хотите сказать, что вся сумма…

Внезапно Марья Михайловна отшвырнула в сторону мокрыйскомканный носовой платок и прошипела:

– Из-за этих проклятых бумажек убили мою дочь и почтиуничтожили внука…

Мужчина испуганно ответил:

– Да, конечно, извините…

Старушка вновь принялась судорожно всхлипывать.

– Вам, наверное, лучше сейчас уйти, – тихо сказала я, –Марья Михайловна пережила слишком большой шок.

– Понимаю, – ответил гость, – действительно…

Проводив Максима Ивановича до двери, я осторожно спросила убабули:

– О каких деньгах идет речь?

Старушка вздохнула:

– Я брала в долг у Максима Ивановича большую сумму, целыхдесять тысяч…

– Долларов?

– Ну что вы, рублей, конечно, ремонт делала. Потом у менякартину купили, вчера, утром. Ну я и договорилась, что Вербов сегодня придет…Совсем про него забыла, а тут такая штука произошла! Естественно, денег нет!Они лежали вон там, в шкафу, совершенно открыто, их никто не прятал… Теперьнадо снова собирать… Господи, еще эти вещи разбросанные на место класть и вгостиной мыть…

Я вздохнула:

– Придется вам опять Ковригину Лиду звать, вроде она хорошосправляется с подобными поручениями…

Следующие два дня я просидела дома, стараясь не сталкиватьсяс гостями, но в среду вышла на кухню около одиннадцати и застала там АкимаНиколаевича, пившего чай. Увидав меня, свекор сжал губы, превратив их в«куриную жопку»:

– Однако спишь ты до обеда!

Я молча включила чайник и открыла холодильник. Какой толкобъяснять хаму, что у детей с сегодняшнего дня начались осенние каникулы, и онивременно прекратили заниматься немецким языком.

– На кухне грязь, – продолжал Аким. – Собака линяет, повсюдушерсть валяется. Кошка орет ночь напролет, да еще около часа какой-то мужиквломился ко мне в комнату, зажег свет и, не извинившись, ушел. У вас всегдатакой бардак?

– Это Семен, муж Томы, – я решила все же прояснить ситуацию.– Он не знал, что вы приехали.

Аким крякнул и собрался дальше занудничать, но тут в кухнювошел Филипп с портфелем в руках.

– Уходишь? – грозно осведомился папенька.

– На кафедру, – пояснил Филя, – надо кое-какие бумагиоформить.

– Надень пальто и шапку, – велел Аким.

Филя подошел к балконной двери и глянул на улицу.

– Вроде там тепло, только дождик моросит, пойду в плаще.

– Пальто и шапку, – каменным голосом повторил отец. – Как тысмеешь меня позорить? Явишься в Ветеринарную академию, словно бомж! Скажут,приехал из деревни! Тоже мне, кандидат наук, да у него одежды приличной нет.

– Прямо взмок вчера, – попробовал вразумить папеньку мужик.– Просто взопрел весь!

– Взопрел, – передразнил Аким, – взопрел! И это мой сын!По-русски говорить так и не научился! Отвратительно! Либо ты отправляешься вгород в достойном виде, чтобы люди обо мне худого не подумали, либо сидишьдома. Взопрел!

– Хорошо, – кивнул Филя и пошел в прихожую, я за ним.