– Это пьеса, в которой выпукло представлены все амплуа.Классическим образцом считается «Горе от ума». Однако теперь так больше непишут, а нельзя же все время кормиться классикой. Зрителю надоедает. Хорошо бычто-то новое, экзотичное, с ароматом иной культуры. Вот вы говорили, что жили вЯпонии? Перевели бы что-нибудь про гейш и самураев. После войны публика сталападка на всё японское. – Он рассмеялся. – Шучу. «Вишневый сад» – почтиидеальная пьеса. Как раз столько ролей, сколько мне нужно. Кое-что надо подкорректировать,обозначить появственней, и выйдет отличная комедия масок, сплошь на характерах,без привычных чеховских полутонов. Поглядим тогда, Константин Сергеевич, чейсад цветистей!

– Я Эраст Петрович, – напомнил Фандорин и не понял, отчегоШтерн поглядел на него с сочувствием.

На собрании труппы, проходившем в артистическом фойе,режиссер, согласно договоренности, небрежно представил Фандорина какпретендента на место «драмотборщика», то есть заведующего литературной частью.Штерн сказал, что должность эта в театре почитается маловажной и артисты небудут рисоваться перед столь незначительной фигурой. Так и вышло. В первыймомент все с любопытством уставились на элегантного господина картиннойвнешности (седые с легкой прочернью волосы на косой пробор, ухоженные черныеусики), но, услышав, кто это, скоро перестали обращать на него внимание. ЭрастаПетровича такое положение устраивало. Он скромненько сел в дальний угол и началприглядываться – ко всем кроме Альтаирской. Фандорин остро ощущал ееприсутствие (она сидела напротив и чуть наискось), словно из той части комнатыструилось мерцающее сияние, но всматриваться в него не решался, опасаясь, чтовсе остальное помещение погрузится в сумерки и тогда нельзя будет работать.Эраст Петрович пообещал себе, что вдоволь наглядится на нее потом, когда изучитостальных.

Вначале Ной Ноевич произнес энергичный спич, поздравивтруппу с колоссальным успехом «Бедной Лизы» и посетовав, что из-за «известногопроисшествия» не получилось, как заведено, произвести разбор спектакля сразу поего завершении.

– Напомню вчерашний уговор: эту пакостную историю мыобсуждать не станем. Расследование будет произведено, а виновный изобличен инаказан, слово Ноя Штерна. – Короткий многозначительный взгляд в сторонуФандорина. – Но такого крика и восточного базара, как вчера вечером, больше небудет. Ясно?

С той стороны, где колыхался переливчатый свет, донессянежный голос, который Эрасту Петровичу так хотелось услышать вновь.

– Только одно, если позволите, Ной Ноевич. Вчера я была не всостоянии как следует поблагодарить дорогого Георгия Ивановича за его отвагу.Он, рискуя жизнью, кинулся мне на помощь! Я… я не знаю, что бы со мною… Если быэта мерзость меня не то что укусила, а просто прикоснулась… – Раздалосьсдавленное рыдание, от которого у Фандорина защемило сердце. – ГеоргийИванович, вы – последний рыцарь нашего времени! Можно я вас поцелую?

Все зааплодировали, и Эраст Петрович позволил себе первыйраз, мельком, взглянуть на примадонну. Она была в светлом платье, перехваченномна поясе широким бордовым шарфом, в легкой широкополой шляпе с перьями. Лицабыло не видно, потому что Альтаирская стояла вполоборота к невысокому, бледномучеловеку с рукой на перевязи. Его высокий лоб с прилизанными лермонтовскимивисочками блестел испариной, круглые карие глаза смотрели на Элизу с обожанием.

– Благодарю… То есть, я хотел сказать, не за что, –пролепетал Девяткин, когда она, сняв шляпу, коснулась его щеки губами. И вдругзалился румянцем.

– Браво! – вскочила и звонко крикнула, не переставая хлопатьв ладоши, маленькая барышня с забавным курносым личиком, покрытым конопушками(Фандорин про себя окрестил ее Пигалицей). – Милый Жорж, вы как святой Георгий,победивший змия! Я тоже хочу вас поцеловать! И пожать вашу бедную руку!

Она бросилась к сконфуженному герою, приподнялась на цыпочкии обняла его, но поцелуи Пигалицы помощник режиссера воспринял с меньшимудовольствием.

– Не стискивайте так, Зоенька, больно! У вас пальцыкостлявые.

– «Так вот где таилась погибель моя, мне смертию костьугрожала. Из мертвой главы гробовая змея шипя между тем выползала», –насмешливо продекламировал умопомрачительный мужчина в белом костюме с алойгвоздикой в петлице. Это, конечно, был премьер Смарагдов, вблизи еще болеекрасивый, чем на сцене.

Эраст Петрович осторожно глянул на Элизу, чтобы посмотреть,какова она без шляпы. Но примадонна поправляла прическу, и видно было лишь, чтоее дымчатые волосы подняты вверх и стянуты каким-то не то очень простым, не то,наоборот, невероятно мудреным узлом, придающим силуэту нечто египетское.

– Вынужден прервать эту трогательную сцену. Хватитвосторгаться и лобызаться, уже без одной минуты четыре, – сказал режиссер,помахивая вынутыми из кармашка часами. – Дамы и господа, у нас сегодня оченьважное событие. Перед тем как мы приступим к разбору новой пьесы, с вамипожелал встретиться наш благодетель и добрый ангел, Андрей Гордеевич Шустров.

Все встрепенулись, некоторые из женщины даже вскрикнули.

Штерн улыбался.

– Да-да. Он хочет познакомиться со всеми. До сих пор толькоя и Элиза имели удовольствие общаться с этим замечательным меценатом, безкоторого наш «Ковчег» так и не пустился бы в плавание. Но мы в Москве, игосподин Шустров выделил время, чтобы поприветствовать всех вас лично. Онобещался быть в четыре, а этот человек никогда не опаздывает.

– Негодяй, не могли предупредить? Я бы надела свое муаровоеплатье и жемчуг, – густым контральто посетовала полная, когда-то, верно, оченькрасивая дама царственной наружности.

– Шустров для вас молод, душа моя Василиса Прокофьевна, –сказал ей представительный мужчина с чудесными голубоватыми сединами. – Ему, ячай, тридцати нет. Жемчугами да муарами вы его не заинтересите.

Дама парировала, не повернув головы:

– Старый шут!

В дверь деликатно постучали.

– Я ведь говорил: невиданная пунктуальность! – снова помахалчасами Ной Ноевич и кинулся открывать.

О предстоящем визите предпринимателя Фандорин былпредупрежден. Режиссер сказал, что это отличный способ познакомиться с труппой– он как раз будет представлять меценату всех актеров.