– Вы превосходно сыграли Гамлета и Вершинина. КарамзинскийЭраст вам тоже удался, – сказал, пожимая руку, меценат. – Но главное – у вас чрезвычайноудачная внешность. Ее можно рассматривать вблизи. Это важно.

Манера говорить у миллионера была особенная – чувствовалось,что комплиментов этот человек расточать не станет. Что на самом деле думает, тои сказал. И не слишком озаботился, понятен ли его ход мыслей собеседнику.

С очаровательной улыбкой премьер ответил:

– Сказал бы: «Смотрите-смотрите, за погляд денег не берут»,но с вас грех не запросить. В этой связи желал бы знать, нельзя ли все-такиполучить в конце сезона бенефисец?

– Нельзя! – отрезал Ной Ноевич. – В уставе «Ковчега» ясносказано: бенефисов ни у кого не будет.

– И у вашей фаворитки? – качнул головой в сторону Элизыкрасавец, при этом обращаясь к Шустрову.

Каков наглец, нахмурился Фандорин. Неужто никто не поставитего на место? И в каком смысле про фаворитку?

– Ипполит, заткнись. Ты всем надоел, – громко сказала дама,давеча переживавшая из-за муарового платья.

– А это Василиса Прокофьевна Регинина, наша «гранд-дама», –подвел к ней мецената Штерн. – Гениально сыграла королеву Гертруду, всерецензенты отметили.

– Назвали «неувядающей», – подхватил сосед «гранд-дамы» –тот, что с голубоватыми сединами.

Под приглушенное хихиканье монументальная ВасилисаПрокофьевна метнула изничтожающий взгляд на шутника.

– Голос с того света, – процедила она. – Покойникам надлежитмолчать.

Смешки стали громче.

Отношения внутри труппы непросты, атмосфера перенасыщенаэлектричеством, констатировал Эраст Петрович.

Регинина вскинула полный подбородок:

– Нет худшей беды для актрисы, чем слишком долго цеплятьсяза амплуа героини. Нужно уметь вовремя перейти из одного женского возраста вдругой. Я буду вечно благодарна Ною Ноевичу за то, что он уговорил меняпокончить с Дездемонами, Корделиями и Джульеттами. Господи, какое освобождениене молодиться, не впадать в истерику из-за каждой новой морщинки! Теперь я могухоть до самой смерти спокойно играть Екатерин Великих и Кабаних. Ем пирожные,набрала сорок фунтов и нисколько не мучаюсь!

Сказано это было с истинным величием. Штерн воскликнул:

– Королева! Истинно regina! Угрызайтесь, голубчик, чтоупустили свое счастье, – с укором молвил он седовласому. – Это наш «резонер»Лев Спиридонович Разумовский, мудрейший человек, хоть и бывает колок. В прошломпервый любовник. И, кажется, не только по сцене, а, Лев Спиридонович? Откройтенаконец тайну, из-за чего вы развелись с Василисой Прокофьевной? Почему онаназывает вас «мертвецом» и «покойником»?

Заметив среди актеров оживление, Фандорин догадался, что этатема в театре пользуется популярностью, и удивился: не странно ли – держать внебольшой труппе бывших супругов, которые к тому же не сумели сохранить добрыхотношений?

– Василиса зовет меня так, потому что я для нее умер, – скроткой печалью ответил «резонер». – Я действительно совершил чудовищную вещь,которой нет прощенья. Не то чтобы я о нем, впрочем, умолял… А подробности пустьостанутся между нами.

– Труп. Живой труп, – скривила губы Регинина, употребивназвание пьесы, о которой в этом сезоне говорила вся Россия.

Шустров вдруг оживился.

– Вот именно, – сказал он. – «Живой труп» – отличный примертого, как театр с кинематографом поддерживают и рекламируют друг друга. Послеграфа Толстого осталась неопубликованная пьеса, ее текст таинственным образомпопадает к моему конкуренту Перскому, и тот уже начал снимать фильму, недожидаясь выхода спектакля! Содержание никому неизвестно, машинописные копиивыкрадываются, перепродаются по триста рублей! Семья покойного подает в суд!Представляю, как публика будет рваться и в кинематографы, и в театры! Отличнаякомпозиция! Мы с вами об этом поговорим позднее.

Он успокоился так же внезапно, как возбудился. Все смотрелина предпринимателя с почтительным недоумением.

– Мой помощник Девяткин, – показал Ной Ноевич на укушенного.– А также актер без амплуа, так называемый «содействующий». Его история внекотором роде уникальна. Вырос в кадетском корпусе, служил в саперномбатальоне где-то в Бешбармаке…

– На Мангышлаке, – поправил Девяткин.

– В общем, в жуткой дыре, где главный культурный аттракцион– свиной рынок.

Второй режиссер опять поправил:

– Не свиной – конный. Свиней там не разводят, этомусульманские земли.

– И вдруг заезжает к ним на гастроли какой-то театришко.Дрянной, но с классическим репертуаром. Наш поручик сражен, влюблен, околдован!Бросает службу, поступает на сцену под романтическим псевдонимом, кошмарноиграет в кошмарных постановках. А потом новое чудо. Проездом в Петербургепопадает на мой спектакль и наконец понимает, что такое настоящий театр.Приходит ко мне, умоляет взять кем угодно. Я разбираюсь в людях – это мояпрофессия. Взял помощником и ни разу о том не пожалел. А вчера Девяткин проявилсебя героем. Ну-да вы, Андрей Гордеевич, конечно, знаете.

– Знаю. – Шустров крепко пожал ассистенту левую, незабинтованную руку. – Вы молодец. Спасли всех нас от больших убытков.

У Эраста Петровича приподнялась левая бровь, а настроениевдруг улучшилось. Если для мецената здоровье Элизы – всего лишь вопрос«убытков», то… Это совсем другое дело.

– Я сделал это не из-за ваших убытков, – пробормоталДевяткин, но гостя уже знакомили со следующим артистом.

– Костя Ловчилин. Как следует из псевдонима – актер на ролиловчил и плутов, – представил Штерн молодого человека с невероятно живойфизиономией. – Играл Труффальдино, Лепорелло, Скапена.

Тот провел рукой по буйным кудрявым волосам, оскалилтолстогубый рот и шутовски поклонился:

– К услугам вашего сиятельства.

– Смешное лицо, – одобрительно заметил Шустров. – Язаказывал провести исследование. Публика любит комиков почти так же, какроковых женщин.

– Наше дело лакейское. Кого прикажете, того и сыграем.Угодно роковую женщину? Рад стараться! – по-солдатски отсалютовал Ловчилин итут же очень похоже изобразил Альтаирскую: затуманил взор, изящно переплел рукии даже полуулыбку воспроизвел.