– Значит, с этого и начинался Канун Всех святых?

– С таких вот долгих размышлений по ночам, ребятки. И всегдавсе мысли кружились вокруг одного центра – огня. Солнце. Солнце, навеки угасшеев ледяном небе. Представляете, как это ужасало пещерного человека, а? Это жебыла Великая Смерть. Если солнце погаснет навеки, что с нами будет?

Вот почему на исходе осени, когда все кругом увядало,умирало, обезьяночеловек ворочался во сне и вспоминал своих родичей, погибших вэтом году. Духи звали его, голоса звучали у него в голове. Духи и голоса – этопросто воспоминания, но пещерные люди об этом не знали. Закрыв глаза, онивидели поздней ночью привидения, видения памяти, – духи манили, танцевали, ипещерные люди просыпались, подбрасывали сучья в огонь, тряслись, рыдали. Стаюволков было легче отогнать, чем воспоминания, чем бесплотные души. И ониобхватывали грудь руками, молились, чтобы весна поскорее пришла, и, уставясь вогонь, благодарили богов за богатый урожай плодов и орехов.

Вот уж это был Канун так канун! Миллион лет назад, позднейосенью, в пещерах, с роем привидений в голове, навеки распрощавшись с Солнцем…

Голос Смерча звучал все глуше.

Он размотал еще метр или два своих погребальных пелен,перекинул их через руку, как рыцарский плащ, и сказал:

– То ли еще увидите. Пошли, мальчики.

И они вышли из катакомб в сумерки древнеегипетского дня.

Великая пирамида стояла перед ними, поджидая.

– Последний на вышке – дядька мартышки! – бросил Смерч.

Дядькой мартышки остался Том.

Пыхтя и отдуваясь, они добрались до верхушки пирамиды, накоторой оказалось, будто поджидая их, громадное увеличительное стекло изхрусталя, подзорная труба, лениво поворачивающаяся от ветра на золотомтреножнике, великанский глаз, который умел приближать далекое.

На западе солнце, задушенное облаками, испускавшее дух,закатилось. Смерч подвывал от радости:

– Кануло в бездну, ребятки. Сердце, дух и плоть Кануна Всехсвятых. Само Солнце! Вот Озириса убили сызнова. Там закатился Митра, персидскийогненный Бог. Упал с небес Аполлон, воплощение света у древних греков. Солнце ипламя, ребятки. Глядите, моргайте. Загляните в хрустальную подзорную трубу.Поверните ее на Средиземноморское побережье, миль на тысячу ниже. ВидитеГреческие острова?

– А как же, – откликнулся невзрачный Джордж Смит, одетый вбледные одеяния Призрака. – Города и городишки, улицы, домики. Люди выскакиваютна крыльцо, тащат еду!

– Да, – просиял Смерч. – Это их Празднество Мертвых:Праздник Горячей пищи. Сласти или страсти по старинке. Не покормишь покойников,они тебе и подстроят какую-нибудь гадость! Вот и выносят им сладости, вкусности– прямо на порог!

В дальней дали, в ласковых сумерках, горячие кушаньяисходили ароматным парком, блюда были выставлены для душ, которые неслисьлегкими клубочками дыма над страной живых. Женщины и ребятишки сновалитуда-сюда возле греческих домов, вынося блюда для изобильного пира – сдобренныепряностями, просто слюнки текут!

Потом на всех Греческих островах разом хлопнули двери. Громоподобныйстук разнесся на крыльях ночного ветра.

– Храмы запирают, – пояснил Смерч. – В эту ночь всесвятилища в Греции будут заперты на двойной запор.

– Ой, смотрите! – Ральф – бывшая Мумия – крутанулхрустальную линзу. Яркий зайчик ослепительно сверкнул в глаза сквозь прорезивсех масок. – Вон там зачем это люди мажут притолоки дверей черной патокой?

– Смолой, – поправил Смерч. – Черная смола, чтобы духи в неевляпались, прилипли и не смогли пробраться в дом.

– Да, – сказал Том, – а мы-то с вами об этом не думали?

Тьма кралась вдоль берегов Средиземного моря. Из могилвставали духи, похожие на туман. Души мертвых брели вдоль улиц в саже и черныхплюмажах и тут же прилипали к черной смоле, которой были вымазаны все пороги ипритолоки. Ветер жаловался и выл, словно оплакивая мучения мертвых, угодивших вловушку.

– А вон Италия. Рим. – Смерч повернул линзу – стали видныримские кладбища. Люди клали еду на могилы и поспешно уходили.

Ветер хлопал полами плаща, раздувал капюшон Смерча.

Загудел в глотке, в широко разинутом зеве:

Осенний ветер, закружись!

Рванись, вернись в ночную высь!

И унеси меня с собой,

Как мертвых листьев легкий рой!

Смерч сделал прыжок, антраша в воздухе. Мальчишки завопилиот восторга, когда его плащ, платье, волосы, кожа, плоть, кости, сухие, каккукурузные кочерыжки, – все рассыпалось у них на глазах.

Ветер… кружись!

Рванись… изменись…

Ветер растрепал его, рассыпал, как конфетти; миллион осеннихлистьев, золотых, бурых, красных, как кровь, ржаво-рыжих – вскипая, убегаячерез край, – охапка дубовых и кленовых листьев, лавина листвы орешника,листопад, россыпь, шорох, шепот – прямо в темные заводи небесной реки. Не одинвоздушный змей – нет, десять тысяч раз по тысяче мельчайших, как хлопьяистлевшего праха, его подобий – вот все, что осталось от взорвавшегося, какхлопушка, Смерча:

Мир – крутись! Лист – кружись!

Трава – под лед! Дерева… в полет!

И с мириад других деревьев в царстве осени летели листья,чтобы схлестнуться в вихре, вздымающем несметные полчища сухих хлопьев, накоторые распался Смерч, как на тысячи смерчиков и сквознячков, гудящих, какураган, его голосом:

– Ребята, видите костры по всему Средиземноморью? Костры,загорающиеся все дальше на север, по всей Европе? Это костры страха. Факелыпраздников. Не прочь поглядеть? Придется взлететь! А ну, разом!

И листья посыпались лавиной на каждого мальчишку, как жуткиепорхающие бабочки, вцепились и унесли их с собой. Они пронеслись над египетскойпустыней, крича песни и хохоча. Проплыли, заходясь от восторга и страха, надневедомым морем.

– Счастливого Нового года! – крикнул кто-то далеко внизу.

– Счастливого – чего? – переспросил Том.

– Счастливого Нового года! – прошелестел Смерч из вихрясухой листвы. – В стародавние времена Новый год наступал первого ноября. Это ивправду конец лета, начало зимнего ненастья. Не такой уж счастливый, но все же– Счастливый Новый год!

Они промчались над всей Европой и снова увидели внизу воду.

– Британские острова, – зашептал Смерч. – Хотите взглянутьна чисто английского, друидского Бога Мертвых?