— Зачем ты выставляешь себя на посмешище — позоришь исебя и всех нас? — заговорил он, как всегда в минуты волнения повышаяголос. — Вешаешься на шею парню, который тебя знать не хочет? А ведь ктебе готов посвататься любой самый видный жених в графстве.

Гнев и оскорбленная гордость заглушили на мгновение боль.

— Я не вешалась ему на шею. Просто эта новость удивиламеня.

— А ведь ты врешь. — сказал Джералд и, вглядевшисьв ее убитое горем лицо, добавил в порыве доброты и жалости: — Прости меня,доченька. Но ведь ты же еще ребенок, и поклонников у тебя хоть пруд пруди.

— Маме было пятнадцать лет, когда она выходила за васзамуж, а мне уже шестнадцать, — глухо пробормотала Скарлетт.

— Твоя мать другое дело, — сказал Джералд. —Она никогда не была такой вертихвосткой, как ты. Ну, ну, дочка, голову выше! Набудущей неделе мы с тобой поедем в Чарльстон к твоей тетушке Евлалии, и ты какпослушаешь, что они там рассказывают про форт Самтер, так тут же и думатьперестанешь о своем Эшли.

«Он считает меня ребенком, — подумала Скарлетт. Горе идосада на отца сковали ей язык. — Куплю ей, дескать, новую погремушку, иона забудет, что набила себе на лбу шишку! » — И нечего смотреть на менябешеными глазами, — Оказал Джералд, — Будь у тебя в голове побольшемозгов, давно смогла бы выйти замуж хоть за Брента, хоть за Стюарта Тарлтона.Подумай-ка над этим, дочка. Выходи замуж за одного из близнецов, и мы с, ДжимомТарлтоном соединим наши плантации, а Для тебя построим красивый дом как разпосередине, на границе между ними, там, где большая сосновая роща, и…

— Да перестаньте вы разговаривать со мной, как сребенком! — не выдержала Скарлетт. — Не хочу я ехать ни в какойЧарльстон, и не нужен мне ваш дом, и не желаю я выходить замуж ни за одного изблизнецов! Никто мне не нужен… — Она прикусила язык, но, увы, слишком поздно.

Голос Джералда звучал на этот раз странно спокойно, и словападали медленно, словно он раздумчиво выбирал их из того запаса, к которомуредко приходилось прибегать:

— Никто, значит, тебе не нужен, кроме Эшли, а его-то тыполучить и не можешь. И если бы даже он захотел жениться на тебе, я бы сбольшой неохотой дал свое согласие, хотя Джон Уилкс и лучший мой друг. —И, видя, что его слова поразили Скарлетт, он добавил: — Я хочу видеть мою дочьсчастливой, а ты никогда не была бы счастлива с ним.

— О да, да, я была бы счастлива! Очень!

— Нет, дочка, никогда. Чтобы брак был счастливым, муж ижена должны быть из одного теста.

У Скарлетт едва не слетели с языка неосторожные слова:

«Но вы же счастливы, хотя совсем не из одного теста смамой», — однако она вовремя удержалась, понимая, что за подобную наглостьможет заработать пощечину.

— Уилксы совсем другого сорта люди, не такие, какмы, — продолжал Джералд, все так же медленно подбирая слова. — Да онии ни на кого во всей нашей округе не похожи, я таких, как они, больше и невстречал нигде. Они — странный народ, и это хорошо, что в их роду так повелось— жениться на своих двоюродных сестрах и оставлять, так сказать, все своистранности при себе.

— Да нет же, папа, Эшли вовсе не…

— Придержи язык, котенок! Ничего плохого я про этогомалого сказать не хочу, он мне нравится. Я говорю «странный» не в смыслеповрежденный в уме. И таких подвигов, как за Калвертами, которые могутпросадить на скачках все состояние, или как за Тарлтонами, у которых один-двапьяницы в каждом поколении, или как за Фонтейнами, которые все отпетые буяны иготовы пристрелить человека за любую безделицу, — таких подвигов за ним,конечно, не водится. Но только это все обычные дела, каждому понятные, и еслибог уберег от такого Джералда О’Хара, так это ему просто повезло! И опять же явовсе не считаю, что Эшли стал бы тебя поколачивать или наставлять тебе рога.Впрочем, это бы еще полбеды, потому что тут ты, может, сумела бы его понять. Ноон совсем по-особому странный человек, и понять его невозможно. Я его люблю, нозарежь меня, если я понимаю хоть половину из того, что он говорит. Ну, скажимне, доченька, скажи положа руку на сердце, ты, что-нибудь понимаешь во всейэтой галиматье, которую он несет про книжки, музыку, стихи, картины и прочуючепуховину?

— Ах, папа, — нетерпеливо вскричалаСкарлетт, — будь я его женой, со мной он стал бы совсем иным!

— Вот оно что, ты так полагаешь? — язвительнопромолвил Джералд, бросив на нее испытующий взгляд. — Плохо же ты знаешьмужчин, не говоря уже об Эшли. Ни одна жена на всем свете не сумела ещепеределать мужа, и советую тебе зарубить это себе на носу. А уж чтоб переделатького-нибудь из Уилксов — да тут сам всемогущий бог тебе не поможет, дочка! Весьрод у них такой, такими они были испокон веков. И такими, верно, и останутся.Говорю тебе — это у них в крови. Ты что, не видишь, как они носятся то вНью-Йорк, то в Бостон — послушать оперу или поглядеть на какие-то там масляныеполотна. И целыми ящиками заказывают себе, у янки французские и немецкиекнижки. А потом дни и ночи просиживают за этими книжками или раздумывают богвесть о чем, вместо того чтобы поехать на охоту или составить партию в покер,как подобает настоящим мужчинам.

— Во всем графстве никто лучше не сидит в седле, чемЭшли! — вне себя воскликнула Скарлетт, глубоко задетая тем, что еелюбимого заподозрили в недостатке мужественности. — Никто, разве что егоотец. И кто, как не Эшли, всего на прошлой неделе выставил вас в Джонсборо надвести долларов в покер?

— Откуда тебе известно, что на двести, —калвертские мальчишки опять распустили язык? — сердито пробормотал Джералд. —Эшли никому не уступит ни в седле, ни за карточным столом — разве я противэтого спорю, дочка? Да и во хмелю он крепок и любого из тарлтонских мальчишексвалит под стол. Это все так, да только у него к этому вовсе не Лежит душа. Вотпочему я говорю, что странный он человек.

Скарлетт молчала. У нее стало еще тяжелее на сердце. Ейнечего было возразить отцу, она понимала, что он прав. Эшли нисколько не тянулоко всем этим лихим забавам, в которых он принимал участие с таким блеском. Онпросто проявлял вежливый интерес к тому, чему другие отдавали душу.

Правильно разгадав причину ее молчания, Джералд потрепал еепо плечу и торжествующе произнес:

— Вот видишь, Скарлетт. Ты сама понимаешь, что я нрав.Ну, на что тебе такой муж, как Эшли? У всех у них мозги набекрень, у этихУилксов. — И, помолчав, прибавил вкрадчиво: — А Тарлтонов я просто такпомянул, не нравятся — не надо. Они славные парни, но если тебе больше посердцу Кейд Калверт, то, по мне, и он хорош. Калверты все — добрый народ, хотьстарик и взял себе в жены янки. А когда пробьет мой час… Слушай, детка! Язавещаю Тару тебе и Кэйду…