уже раскачивались вместе. Томми подал трапецию, но, отпуская перекладину, понимал уже, что поторопился. Марио тоже это знал и из рук Джонни прыгнул прямо в сетку. Томми поймал трапецию, повесил ее на крючок и тоже кувыркнулся вниз.

Человечек по-прежнему стоял внизу и улыбался.

— Могу ли я поздравить вас с чудесным выступлением? Или вы суеверны на этот счет?

— Ничуть, — удивленно отозвался Марио.

— Вы не могли бы сказать, сколько вам лет, мальчик мой?

— Двадцать три.

— Так молоды? И долго вы это делаете?

— Начал пытаться около девятнадцати. Но еще не каждый раз получается.

— Ни у кого не получается, — сказал униформист. — Думаю, восемь из десяти до сих пор остается рекордом.

— Да, и никто, кроме Барни Парриша и Фортунати, до этого рекорда не добрался. У меня где-то шесть из десяти в хорошие дни.

— Почему вы решили попробовать? — неожиданно спросил человечек.

— Один бог знает, — Марио пожал плечами. — Наверное, что-то доказывал.

Мужчина медленно кивнул.

— Насколько скучной была бы жизнь, если бы в ней не было якобы недостижимых целей. Возможно, когда-нибудь, в пожилом возрасте, если, конечно, проживете так долго, вы будете стоять на моем месте и смотреть, как какой-нибудь юноша работает над четырьмя сальто.

— Невозможно, — скривился Марио. — Не получится, это физически невозможно.

Разве что если увеличить расстояние между трапецией и ловиторкой, но тогда тебя не удержит вверху.

Человечек пожал плечами.

— И все-таки, знаете ли, я никогда не верил в ограничивающие факторы. Я верю, что наступит день, когда какой-нибудь бегун пробежит милю за четыре минуты, а ведь сейчас говорят, будто это физически невозможно. И что человек покорит гору Эверест в Тибете. А кто-то сделает четыре сальто к ловитору.

Марио фыркнул.

— Вы еще скажите, что когда-нибудь человек пройдется по Луне!

— И даже это не должно быть невозможным, — задумчиво проговорил человечек. — Почему бы и нет? Если вы не верите, то зачем пробовали тройное?

Марио засмеялся.

— Тут вы меня подловили. Но я знал, что это возможно. Видел Джима Фортунати, когда был ребенком. И знавал парочку парней, которые делали это до него.

— И все же, — продолжал человечек своим тихим голосом с едва заметным акцентом, — тройное сальто долгое время считалось невозможным трюком, чем-то, на что не способны плоть и кровь. Первый раз его выполнили по случайности, чистой случайности. Это сделал Джерард Майт и страшно удивился, что выжил.

Я сам слышал, как он это говорил. И он больше никогда не пытался его повторить, а когда рассказывал о нем, всякий раз осенял себя крестом. И цирковые директора выдавали всевозможные красочные факты в подтверждение того, что тройное сальто невозможно. Один из них цитировал медицинские книги, говорил, что мозг теряет контроль над телом после двух с половиной оборотов. Знаете, один гимнаст как-то загорелся идеей попробовать это сальто, и его менеджер сделал ему подарок на Рождество. Они тогда были на зимней квартире в Хьюстоне. Его менеджер собрал длинный список гимнастов, которые пытались делать тройное сальто — «сальто-мортале», как он выразился — и с трапеции, и с трамплина, а в результате переселились на кладбище. Он напечатал этот список, сложил, вложил в паспорт на захоронение и вручил этому гимнасту на Рождество. И все-таки, дружище, я только что видел, как вы делаете тройное и делаете очень достойно. Кто знает, быть может, какой-нибудь паренек, увидев вас на представлении, вырастет, поверит, что нет ничего невозможного, и попытается совершить четверное сальто к ловитору. Или взберется на Эверест. Или, кто знает, полетит на Луну. Нет, невозможного не существует, дружище. Не бывать ничему невозможному, пока в мире есть юнцы, которые не боятся сломать свою глупую шею.

Марио хихикнул.

— По-моему, вы читаете слишком много комиксов про Бака Роджерса. В любом случае, одно я знаю точно — у меня четкое предубеждение насчет ломания шеи.

Рыжеватая голова качнулась в знак согласия.

— Кто-то изобретает трюки, кто-то их совершенствует. Я уверен, что Джим Фортунати в дни своего расцвета — хотя я видел, как он отлично делает тройные — ни разу не выполнил сальто так великолепно, как вы сейчас. Я уверен…

— Эй, Левша! — крикнул кто-то. — Работать надо, а не сотрясать воздух болтовней с артистами! Давай, парень, закругляйся!

Лицо человечка сморщилось в улыбке.

— Боюсь, я пренебрегаю своими обязанностями. Рад был с вами познакомиться, мальчик мой. Пусть пройдет много, очень много лет, прежде чем вы наследуете участок на кладбище.

Он развернулся и медленно побрел прочь.

Томми и Марио посмотрели друг на друга.

— Ну и псих, — выдавил, наконец, Томми.

— Даже не знаю, — отозвался Марио. — Он многое знает о цирке. Клео рассказывала эту историю о Паррише, когда мы с Лисс были еще детьми. О том, как старый Лючиано Старр подарил Барни Парришу участок на кладбище на Рождество. Может, он сам когда-то летал. Хотя вряд ли он полностью в своем уме.

Марио посмотрел на аппарат.

— Четверное сальто. Нет, никак. А вот три с половиной… когда-нибудь…

— Так, проехали, — сердито потребовал Томми. — Даже и не начинай об этом думать!

Марио снова засмеялся и потряс головой.

— Нет. Как и сказал тот сморчок, есть парни, которые изобретают трюки, а есть те, кто их совершенствует. И я не из первых. Оставлю три с половиной кому-нибудь еще. Нет, старикашка точно чокнутый. Миля за четыре минуты — уже доказано, что это физически невозможно, человеческое сердце такого не выдержит. И как можно построить космический корабль и долететь до Луны?

Там же воздуха не будет. В смысле, даже если взять ракету из комикса, то от чего она будет отталкиваться? Старик определенно свихнулся.

Но он опять взглянул на трапецию, будто пытаясь представить вольтижера, выполняющего четыре невозможных оборота, и Томми вздрогнул.