Лихорадочные мысли носились с такой силой, что его почтираскачивало, словно осиновый лист. В третий раз, чтобы не произошло ошибки, заним послали не человека, а...

Внизу коротко скрипнуло. Значит, этот волк умеет открыватьдвери. Наверняка, он умеет не только открывать двери!

Тень мелькнула в холле. Там на страже Фюстель, но Фарамундуже понимал со стесненным сердцем, что весь дом погружен в магический сон.Разница только в том, что теперь волк... если это волк, не будет искать егобесцельно, а сразу пойдет по запаху. Теперь уже не уйти, не спрятаться!

Черный зверь поднимался по лестнице громадными прыжками.Фарамунд взмолился, чтобы чужак не замедлил стремительный бег, не успел учуять,и когда тот взлетел на площадку, рука с ножом метнулась вперед.

Волк в последний миг ощутил чужой запах, попыталсяостановиться. Острое лезвие, нацеленное в сердце, ударило чуть выше. Фарамундчувствовал, как дрожит под лезвием распарываемая плоть. Затем железо уперлось вкость, волк навалился на Фарамунда, стальной клинок хрустнул. Фарамунд ухватилобеими руками зверя за горло, удерживая страшную пасть, рвущуюся к его горлу.

Они покатились по полу, волк хрипел, страшные зубы лязгалиперед лицом Фарамунда. Он, едва не терял сознание от страха и отвращения, емупрямо в лицо плеснуло теплой кровью, ощутил на губах солоноватый вкус,проглотил, едва не стошнило.

В спину уперлось ребро ступеньки. Волк хрипел, упиралсязадними лапами. Они покатились по ступенькам, а когда оказались на полу вхолле, Фарамунд вдруг ощутил, как толстая мохнатая шея быстро теряет шерсть, становитсяскользкой и гладкой...

Он отпихнулся, встал над поверженным. Вместо волка лежалзалитый кровью человек. Среднего роста, с хорошо развитой мускулатурой. Изотверстия в груди толчками выплескивалась темная кровь.

На месте глаз Фарамунд рассмотрел лишь провалы. Губы слегкараздвинулись, зубы все еще оставались волчьи: четыре огромных клыка, редкиепередние, слова вылетели едва слышно:

— Чем ты... меня...

— Поднимись по лестнице, — прохрипелФарамунд, — найдешь... клинок... Ты кто? Кто послал?

Оборотень покачал головой. Лицо на глазах бледнело:

— Не видишь, я умираю. Зачем мне тебе говорить?

— Я сообщу твоим родным, — пообещал Фарамунд.

— Могу ли я верить врагу?

— Если ты знал, к кому идешь...

— Я... не знал... — прошептал человек. — Мнепросто... указали... Но... ты так говоришь... что верю... Меня зовут Арро СерыйКлык... я из клана Болотных, что сейчас спустился в долину Лабы...

Он закашлялся, изо рта хлынула кровь. Глаза начализакатываться. Фарамунд схватил его за плечи, встряхнул:

— Кто послал?.. что говорили?

Оборотень с трудом раздвинул мертвеющие губы:

— Надо... пока ты не успел... устойчивость...

— Кто послал? — повторил Фарамунд.

— Колдун из Рима...

Он дернулся и застыл. Фарамунд стоял над убитым в сильнейшейрастерянности. С меча капала темная кровь, а он не сводил глаз с вполнечеловеческого лица. Первый порыв заорать, разбудить стражей, перебудить всех —загнал вглубь, наоборот — застыл, осматривался с осторожностью.

Третья попытка его убить, что необычного? Правителей всегдаждет либо кинжал убийцы, либо метко пущенная стрела, либо отравленное вино. Ноего трижды пытаются убить... необычно!.. Да, он не встревожился бы, перехватистража чужака с обнаженным мечом. Он сам бы не удивился, если бы в его спальнюпо стене плюща полезли убийцы с ножами в зубах.

Но дважды к нему подсылали крепких ребят, закрытых каким-токолдовством! А сейчас прислали вообще человека-оборотня. Именно к нему.Оборотень мог разорвать по дороге десятки сонных людей, но никого не тронул.

Что за Старшие, о которых между собой говорили те первыеубийцы?

Что за Устойчивость, которую надо нарушить?.. Что такоевообще устойчивость... устойчивость в его положении?.. Начнем сначала. Он —конунг быстро растущего, набирающего силу племени. О франках заговорили, их имясначала начали запоминать, потом — произносить с уважением, а теперь уже импугают детей.

Устойчивость... Не та ли устойчивость, что создается сначалом наследования? Сейчас образования... язык не поворачивается называть ихгосударствами, создаются так же быстро, как и рассыпаются. Обычно онирассыпаются со смертью или гибелью основателя. Всегда начинается кроваваяборьба за наследство между его соратниками.

Нет, он еще при жизни... да что там при жизни!.. в полнойсвоей силе должен объявить своим наследником своего сына. А соратниковзаставить принести ему клятву на верность и послушание. Только так его растущеегосударство устоит, не рассыплется, будет крепнуть и расширяться.

Надо ехать... Успеть объявить, что всю власть унаследует егосын... если будет сын. Тревор уверял, что будет именно сын. Живот клином, пятнана лице... Всего трясет, в груди щем и ощущение, что наломал дров, что-тосломал хрупкое, словно подкованными сапогами прошел по клумбе с цветами.

Хотя в сыне ли дело? На самом же деле — ехать именно кБрунгильде. Все чаще перед глазами ее решительное лицо, блестящие глаза... Вних тогда стояли слезы, почему понял только сейчас?

В Римбурге, в своих роскошных покоях, Брунгильда слушалаТревора, выпрямившись, гордо вскинув подбородок.

Тревор говорил тяжело, словно выкатывал на гору каменныевалуны. С Брунгильдой старался не встречаться взглядом, кое-как закончилрассказ о поездке, поклонился:

— Дорогая... Это все... что он сказал.

Он поцеловал ее в мраморно чистый лоб, повернулся и вышел. Вдверном проеме покачнулся, плечо задело косяк. Брунгильда не поворачивалась,шаги дяди затихали в коридоре.

Она с неподвижным лицом ждала, пока проскрипят ступеньки налестнице. Наступила мертвая тишина, но она все еще прислушивалась, пока от напряженияне зашумело в голове.

На миг грудь напряглась, словно сопротивляясь отчаянномукрику, однако к своему удивлению ощутила в себе пустоту. В душе было темно ипусто. Даже удивление оказалось настолько слабым, что истаяло как туман. Да,она тогда совершила ошибку. Она совершила ошибку еще в самом начале, когдаувидела Фарамунда и стала искать в нем коварство, всякие изъяны. Даже раньше,когда упорно не желала слушать об этом воителе. А потом многократно повторяла иусугубляла свою дурость... Особенно, когда послала вместо себя служанку...

Но и тогда можно было много раз исправить! Можно было уже поприезде в Римбург отослать служанку заниматься своим делом, а самой занятьпринадлежащее ей место. Можно было сделать это в любой день, когда рексприезжал в Римбург. Что ей мешало? Она видела его изнуренное лицо, видела егоизмученные глаза, круги под глазами! Он хотел... он хотел, чтобы она пришла наих общее ложе!