— А вы... уверовали? — спросил Ридван с надеждой.

Томас вспылил, открыл рот для гневной отповеди, а там будьчто будет, за веру умереть достойно и почетно, но калика сказалмногозначительно:

— Аллаху наперед видно, кто уверует... а кто из ранееуверовавших отшатнется в нечестии.

Ридван нервно сглотнул:

— Да-да. Вы проходите, ваши раны сейчас исцелятся. Яраспоряжусь насчет гурий. Вас сейчас облекут в одежды из сундуса и парчи,украсят ожерельями из жемчуга. Там ваши чаши, в которых напиток чист, и откоторого не страдают головной болью и ослаблением... Вам будут прислуживатьотроки юные. Когда узрите их, сочтете за рассыпанный жемчуг... Как и ко всемправедникам, к вам придут девы черноокие, большеглазые, которые будутпринадлежать только вам. Скромноокие девственницы, которых еще не коснулся ничеловек, ни джинн... На каждого из вас по десять тысяч гурий, которые к утруснова становятся девственницами...

Томас видел, как на глазах оживает калика, грудьрасправляется, в глазах зажглись нескромные огоньки. Да и у самого, он ощутил сужасом, потяжелело в чреслах, туда прилила горячая кровь, разбухло, в черепебыстро и хаотично пронеслись безобразные, но яркие и волнующие картинки, откоторых вся кровь ушла туда вниз.

Он с трудом прочистил горло:

— Гм... гр-р-р... Э-э... сэр калика, это в тебе Сатанаберет верх.

Олег обернулся, в зеленых глазах прежнее выражение медленногасло. Вздохнул, повернулся к Ридвану:

— Благодарю. Но мы в пути. Нам еще рано.

— Уходите? — спросил Ридван радостным голосом.

— На то воля небес, — ответил Олегдипломатично... — Мы должны выполнить свое. Спасибо, что помогли отбитьсяот этих... пернатых. Здесь есть другой выход?

— Есть, но далеко, — ответил Ридванторопливо. — А чем этот нехорош?

— Могут присматривать за воротами.

— Разве? — изумился Ридван... — Да кто вздравом уме покинет джанну? Страну, где нет ни зимы, ни лета, где садытемнозеленые, где реки из воды, что не портится, и реки из молока, вкускоторого не меняется, и реки из вина, приятного для пьющих, и реки из медаочищенного?..

Олег вздохнул:

— Не упоминай хотя бы десять тысяч девственниц, а томой друг и так слаб в коленках... Вишь, слюни потекли? Надо идти. А те, чтонападают на нас, знают, что мы все равно до них доберемся. Потому будут ждать увхода.

— Тогда вы великие герои, — сказал Ридван спочтением. Он оглядел обоих уже без опаски. — Теперь я верю, что неостанетесь... как один тут. Мерзавец редкий.

Он задумался, к нему подошел другой страж, пошептал на ухо,указывая глазами на пришельцев. Ридван кивнул, обратился к Томасу:

— Там в самом деле заметили двух. А дальше, похоже,целая стая. Растревожили! Из нашего рая выход, как и вход, только один. Но яслышал, что тот мерзавец, который проник сюда хитростью... словом, он что-тонашел еще. То ли нору, то ли сделал подкоп... Словом, если вам нужен совет, товам лучше пройти в глубину джанны.

Томас пристально посмотрел на золотого гиганта. Тотнедоговаривал, но намекнул достаточно ясно. Томас протянул длань, человек вхалате с великой неохотой отдал меч. В темных глазах были злость ипредостережение. Томас вложил меч в ножны, забросил перевязь за спину. Тело ещеныло от перенесенных ударов, но чувствовал, как спина горделиво распрямляется,а голос звучит звонко и мощно как боевой рог, зовущий в битву:

— Олег, ты готов?

— Готов, — ответил Олег словами Томаса, —готовей не бывает.

До самого сада, роскошного и темнозеленого, они ощущалипочтительно-уважительные взгляды. Томаса они наполняли силой, он раздвигалплечи, шагал красиво и широко, показывая, как умеет держаться благородныйрыцарь, исполненный величия и отваги. Скосив глаз, спросил вполголоса:

— А кто этот... в зеленом халате? На ангела рожей невышел, но и с голыми бабами не валяется. Чуть услышал звон мечей, сразупримчался!

— Увейс?.. Увейс Карани, полководец и воитель. Как-то,помню, начал топтать сапожищами плащ, оставленный ему Мухаммадом. Народ пришелв ужас, остановили силой, а он сказал с раздражением, что зря это сделали,дурачье: он уже почти принудил аллаха простить грехи всех мусульман.

— Ну-ну, — протянул Томас, мало что поняв, —а что у него с рожей? Ни одного зуба!

— Это с той битвы, где Мухаммаду выбили зуб... Увейсуслышал, но не знал, какой именно зуб потерял любимый пророк, и... чтобы ничемне превосходить своего обожаемого вождя, выбил себе все зубы.

Роскошный сад поглотил их полностью, а изгиб реки вывел нароскошный песчаный берег.

Томас ахнул. Глаза широко распахнулись, а челюсть отвисла докованного миланскими мастерами пояса. Олег всмотрелся, хмыкнул весело:

— Праведники развлекаются... Вишь, вино лакают, а прижизни было нельзя. Здесь, наверное, и свинину есть можно. А девок сколько! Ивсе такие услужливые... Хотя, наверное, мне бы надоело быстро. Сказал бы:одевайся-ка ты, девка, и начинай сопротивляться...

Томас опомнился, выпрямился с горделивым достоинством. Незная, что сказать, бросил напыщенно:

— Все-таки, человек... если он человек, а не тварьживотная, стремится к совершенству духа. А это все — от дьявола. Я не удивлюсь,если Сатана сюда тайком ходит.

— Гм...

Он придержал Томаса, наперерез шли девушки в полупрозрачныходеждах, ничуть не скрывающих их прелести. Впереди двигалась легкой танцующейпоходкой красавица, чьи длинные толстые косы ниспадали по прямой спине икасались пяток. Стройные ноги несли гордо, бедра двигались из стороны в сторонутак широко, что Томас начал водить головой из стороны в сторону. Ее лицо былоне просто милым, а прекрасным, женственным. Глаза смеялись, на полных губахиграла беспечная улыбка. Грудь высока, обе чаши крупные и торчащие, красныеободки горят как розы. Глаза Томаса вылезли из орбит, не сразу рассмотрел, чтона груди каждой женщины огнем полыхают знаки, которые он определил как буквычужого языка.

— Что там написано? — спросил он шепотом.

— Да какая тебе разница?

— Ну... не знаю.

— Брось, твоего имени там нет.

Томас прошептал:

— Это имена?

— Да.

— А как зовут... вот эту?

— Это не их имена, а их владельцев.

Томас нахмурился:

— И здесь рабство? Надо вмешаться...

— Да нет, это гурии. У них одна обязанность — услаждатьправедников. На каждого праведника, ты ж слышал, по десять тысяч этих красавиц.А всем праведникам, да будет тебе известно, всегда по тридцать три года.