Томас прошептал:

— Все равно, видать, с праведниками у них не густо.

— Не знаю, не знаю. А чтоб не перепутались, у каждой нагруди имя своего праведника. Подумай, Томас, у мусульман рай поинтереснее... Ак утру, ты слышал, все гурии снова становятся девственницами.

У Томаса сам собой вырвался вздох, но когда заговорил, голосбыл тверд и непоколебим как скалы Йоркшира:

— Я останусь верен Пречистой Деве.

— Ну тогда пойдем, — сказал Олегбезжалостно. — Нечего глазами раздевать тех, кто и так уже...

— Это тебе, язычнику, эти гурии и отроки, подобныежемчугу рассыпанному, ближе, чем святой и строгий рай истинного Бога!..

Олег ответил рассеянно:

— В чем-то ближе, в чем-то дальше.

— А в чем ближе? — cпросил Томас подозрительно.

— Да ты наверняка слышал про Мухаммада и гору... Да,тот самый случай. От него все требовали чуда, мол, докажи свое право говоритьот имени Аллаха. Ему надоело, однажды пообещал, что скажет заклинание иприблизит к себе гору. Собралась толпа. Ждут, слюни глотают. Мухаммад произнесзаклинание, но гора как стояла, так и стоит. Среди народа пошел ропот, смешки.Ну, сам знаешь какова толпа: чем крупнее — тем подлее. Тогда Мухаммад улыбнулсяи произнес: «Если гора не хочет идти к Мухаммаду, он сам пойдет к ней», испокойно пошел к горе, тем самым приблизив ее к себе.

— Хитрец, — сказал Томас убежденно.

— Да? Это суждение простолюдина, Томас. А рыцарь, даеще будущий король должен смотреть глубже. В той толпе тоже сказали радостно:увертка! Но те, кто стоял в сторонке от толпы, поняли правильно. Тогда иносказанияпонимали лучше. Поняли, что сказал, а потом на примере и показал Мухаммад. Вотличие от христиан, что по-рабски униженно молят о чуде, о милости,последователь Мухаммада должен сам творить чудо. Своей волей, своим умом, своейнастойчивостью и упорством. Как тебе такое?

— Все равно истинная вера только христианская, —сказал Томас напыщенно.

— Почему?

— Почему? — удивился Томас. — А потому!

Он похлопал по рукояти длинного меча, гордо выпрямился. Олеготвернулся, скрывая улыбку. Доблестный рыцарь как-то забыл, что в его ножнахдремлет Зу-л-Факар, меч пророка, который тоже только свою веру считал истинной.

Стайка гурий пробежала мимо, смеясь и бросаясь цветами.Томас проводил женщин сожалеющим взором. У одной, хорошенькой и игривой, каккотенок, буквы на груди внезапно показались знакомыми. Она уже скрылась, иТомас поспешил за каликой, но в голове вертелась суматошная мысль, где он виделэти буквы. Не на той ли скале, где калика выбил свое имя?

Он не успел додумать мысль, поперхнулся, глаза сталиразмером с два щита. Лужайка впереди загажена, будто там резвился пьяный табун.Прекрасные кусты роз безжалостно изломаны, из сломанный ветвей каплет сок. Насмятой траве трепыхается прозрачный клок одежды. Земля втоптана, отпечаткисапог видны так отчетливо, словно неизвестный даже выставлял их напоказ.

Мороз прошелся по телу Томаса густой волной. Руканепроизвольно коснулась рукояти меча, Олег тоже выглядел встревоженным.

— Так и должно быть? — спросил Томас дрогнувшимголосом.

— Сам же знаешь, — огрызнулся Олег.

Глаза его обшаривали ближайшие кусты. Уже осторожно миноваликрасивый грот под высокой живописной скалой. Река приблизилась настолько, чтоТомас не поленился войти по колено, зачерпнул ладонью, осторожно отпил. На лицевыразилось изумление:

— Не соврал! Чистейшее вино. Эй, нашего бы прелатасюда... Гм, не стоит, хотя он и крепок в вере.

— А как же борьба с искушениями? — поинтересовалсяОлег отстранено.

— Ну, искушения хороши только...

Он не договорил, из кустов впереди выскочил, ломая нежныеветви, высокий мужчина, статный и жилистый, одет с вызывающей небрежностью взеленое с головы до ног, даже сапоги в раздавленной зелени. Голые руки перевитытолстыми жилами, хищное лицо напомнило Томасу облик злого орла. Узко посаженныеглаза смотрели с вызовом, готовностью причинить неприятность.

— А, новенькие, — заорал он нагло, его рукаметнулась за спину, во мгновение ока в руке блеснул узкий, хищно загнутыйклинок.

Томас от неожиданности выхватил меч едва ли не быстрее, акогда незнакомец опешил и остановился, Томас лихо повертел мечом, показывая скакой легкостью обращается с тяжелым двуручным, и насколько у него крепкакисть. В другой руке появился щит, и Томас, заслонив левую сторону груди, самдвинулся на нежданного противника.

Тот отпрыгнул:

— Эй-эй, погоди!

— Защищайся, — процедил Томас ненавидяще, —мерзавец!

— Эй, мы с тобой не ссорились!

— А кто сад загадил? — рявкнул Томас. — Кудабежишь, тварь дрожащая?

Незнакомец отступал, отпрыгивал, движения были легки как убелки, а земли касался с легкостью пушинки. На какой-то миг Олегу показалось,что вовсе завис в воздухе. Нахмурившись, он крикнул Томасу:

— Погоди, защитник ислама!.. А ты, зеленый стручок,что-то мне твоя рожа знакома. Это не ты у меня в прошлом году один сапог спер?

Томас остановился, но сверканием глаз и свирепым раздуваниемрыцарских ноздрей выказывал, что только уважение к отшельнику удержало карающуюруку. Но если зеленый словом или взглядом выкажет непочтение, то дажезаступничество святого человека не спасет от самого острого на свете меча.

Незнакомец осторожно наблюдал за руками Томаса, но обратилсяк Олегу:

— Что ты, уважаемый! Как мог подумать на меня такое?..Да чтоб я позарился на какие-то сапоги, сшитые неизвестно где и неизвестнокем?.. А вот одеяло однажды стянул, что было, то было. Но стоит ли вспоминатьто, что стряслось пару веков тому?

Олег покачал головой:

— Идрис, гром тебя разрази... Но ты-то как здесьочутился?.. Томас, это хитрейший из шайтанов... хотя клянется, что не шайтан.

Идрис засмеялся, зубы были белые и ровные, как жемчуг. Томасневольно вспомнил доблестного Увейса.

— Ольг Богоборец, разве я не в раю?

— Ну в раю, — буркнул Олег.

— Разве рай не для праведников?

— Но ты-то при чем? — рассердился Олег. — Тыпоследний... последняя... кого можно пустить в джанну. А во что превратишь,понятно. Мы уже видели следы твоих безобразий.

Иблис отмахнулся:

— За ночь зарастет. Да и не столько уж потопталтравки... Ты-то как сюда попал? И этот отважный франк, на челе которого я вижуотмеченные рукой Аллаха знаки шахского достоинства.

Томас посопел, не зная, как отнестись к заявлению, что иАллах признал его королем, на всякий случай грозно посверкал глазами, а меч состуком воткнул перед собой в землю. Там охнуло, выступила кровь. Идрис довольноулыбнулся: