аутгруппу (итальянцы) на другую (чернокожие). В наши дни примерно лишь один из четырех американцев является потомком британских протестантов, которые некогда сформировали большинство и этническое ядро страны. Тем не менее постепенное признание других народов в качестве белых, в том числе итальянцев, гарантировало, что люди, принадлежащие к европеоидной расе, по-прежнему составляют большинство (около двух третей) американцев[1083].

В то же время, когда общество раздвигает свои границы, чтобы принять чужаков, этносы и расы внутри его остаются разделенными. Воспринимаемые отличия могут включать все, вплоть до вопроса о самой человечности групп[1084]. Нет оснований ожидать, что это изменится, даже несмотря на то, что, например, межрасовые браки становятся более приемлемыми. В ближайшие столетия сверхчувствительное око по-прежнему будет выделять, пусть даже и неточно, разные этносы и расы, особенно если группа «запятнана» и имеет низкий статус. Поэтому нищего американца с неясной расовой принадлежностью люди склонны относить к чернокожим, так же как и неафриканца с прической «афро»[1085].

Гражданство

Определение принадлежности к обществу, которое обычно было простой задачей у охотников-собирателей, стало проблемой, учитывая масштабы иммиграции в течение последних веков. В Соединенных Штатах эта проблема усугубляется как результат того, что его население почти целиком состоит из иммигрантов разного происхождения. В этом смысле Томас Джефферсон был прав, говоря о потенциальном искажающем влиянии иммигрантов: общество должно сохранять филигрань общей культуры и коллективной принадлежности, чтобы выстоять. Джефферсон имел в виду именно такую базовую идентичность, когда формулировал американские идеалы, касающиеся прав, религиозных убеждений и рабочей этики[1086]. Поскольку сначала у граждан Америки почти не было общей истории, осознание принадлежности к одной нации по необходимости основывалось не столько на этническом происхождении людей и общих преданиях, сколько на символах, которые были практически введены заново, и с тех пор флаги и фанфары стали значимой частью американской жизни. С прочными символами в качестве объединяющей идеи сформулированные Джефферсоном принципы служили для формирования духа общей цели и солидарности[1087].

И все же открытость Америки для иммиграции формировалась медленно. Авторы Декларации независимости и Конституции и те, кто принимал и подписал эти документы, определенно не слишком отличались: за исключением двух человек, чьи предки родом из Голландии, несколько человек были из Великобритании – Англии, Ирландии, Шотландии и Уэльса, а остальные – родившиеся в Америке потомки британских граждан. Поначалу гражданство тоже вовсе не раздавали щедро, и расизм процветал повсюду. Как первоначально и заявляли отцы-основатели, гражданство предлагалось преимущественно европейцам, и поощрялась иммиграция из северных и западных регионов Европы. Но даже это было проявлением широты взглядов для того времени.

В современном, общепризнанном значении гражданство – это форма членства, которая выходит за рамки простого чувства принадлежности и включает базовые права, законный статус и роль в политике[1088]. В США широкое применение отношений гражданства в соответствии с приведенным определением развивалось медленно[1089]. Женщины получили избирательные права в 1920 г., но на практике это право первоначально распространялось только на белых женщин. Коренные американцы стали гражданами в 1924 г., но вопрос об их праве на голосование оставался на усмотрение штатов вплоть до 1956 г. Люди китайского происхождения, в том числе родившиеся в Америке, не могли получить гражданство до 1943 г. Лица, чьи предки были родом из Индии, получили право голосовать только в 1946 г., а остальные американцы азиатского происхождения – в 1952 г. Путь афроамериканцев был трудным. Пятнадцатая поправка, ратифицированная в 1870 г., даровала чернокожим право голоса, но разные штаты соблюдали это положение очень неоднородно до принятия в 1965 г. Закона о предоставлении избирательных прав.

Современное определение гражданства означает, что предпосылки для того, чтобы стать обладающим юридическими правами гражданином, на практике в странах по всему миру сводятся к нескольким условиям, включая минимальные требования (в той мере, в какой это можно оценить), чтобы иммигранты отождествляли себя с общим населением и соблюдали основные нормы и традиции общества. Иммигрант может довольно хорошо разбираться в нормах и обычаях принимающей страны, пусть даже только потому, что ему или ей нужно сдать тест по основам гражданственности, чтобы пройти процедуру натурализации. Иммигранты, как правило, узнают гораздо больше о принципах и символах нации, чем ее граждане, которые обычно никогда не рассматривали их значение глубоко, несмотря на выражение (и ожидание) преданности им. В действительности большинство американцев не сдали бы экзамен для натурализации в своей стране[1090].

Присяга на верность, как и брачные клятвы, предназначена для скрепления сделки. И все же сложность человеческой идентичности делает приспособление, не говоря уже о признании, очень трудным, даже когда преданность иммигрантов новой стране сильна с самого начала[1091]. Знание фактов не поможет. Принадлежность к обществу, на самом глубоком уровне взаимодействий, – это не интеллектуальное упражнение, а образ существования. В законе об иммиграции невозможно прописать то, что составляет глубокую ткань национальной идентичности: эти мириады деталей, подобных умению ходить или говорить «как американец» (или француз). Такие мелочи люди не всегда замечают, не говоря уже о том, чтобы оттачивать их на практике так же, как они учатся ездить на велосипеде. Часто сменяются одно или два поколения, прежде чем члены семьи иммигрантов усвоят подобные детали[1092]. Тот факт, что такие маркеры не являются обязательными, обусловливает основной момент: интеграция требует учитывать различия[1093].

Хотя члены одного общества с достаточной вероятностью определяют друг друга по походке, акценту или улыбке, сам факт, что представителей этнических меньшинств спрашивают, откуда они, говорит нам, что дни, когда гражданина почти с уверенностью отличали от чужака, прошли. Мы передали выполнение этой задачи государственным органам. Это означает, что, хотя наша преданность обществам остается неизменной, если не усиливается благодаря риторике правительств, обладание паспортом в основном не влияет на то, как наш мозг фиксирует, кто принадлежит к обществу: гражданство и наши психологические оценки принадлежности не всегда взаимосвязаны.

Это стало очевидно еще во времена Римской империи, когда в 212 г. почти всех жителей-иностранцев провозгласили гражданами по закону. И все же в этом случае руководствовались преимущественно практическими соображениями, чтобы собирать с этих людей налоги: как, вероятно, предсказал бы психолог, а исторические свидетельства говорят нам об этом, предубеждения большинства римлян остались неизменными. Летопись полна пренебрежительными высказываниями об этносах со стороны тех, кто считал, что «Рим переполнен теперь подонками целого мира», как жаловался поэт Лукан[1094][1095].

Инстинктивная реакция, касающаяся того, кто на самом деле принадлежит к обществу, может быстро усиливаться, особенно если кто-нибудь из маргинализованной этнической группы совершает преступление. Поэтому, когда американский гражданин, родившийся в семье афганцев, в 2016 г. устроил стрельбу в ночном клубе Флориды, убив 49 человек, ужас вызвал