Лора Хилленбранд: Я действительно очень долго размышляла над тем, как описать эти две скачки и события, которые произошли между ними. Год и четыре месяца отделяли поединок двух жеребцов от гандикапа 1940 года. За это время Сухарь после взлета на скаковой Олимп получил серьезную травму и превратился в калеку. Затем очень медленно он вместе со своим хромым, изувеченным жокеем снова карабкался на вершину славы. Этот продвижение настолько было медленным, что окружающие не могли поверить, будто жеребец и его всадник смогут вернуть себе былую форму, хотя и восхищались их стойкостью. Как сказал сам Поллард, это был «долгий, трудный путь». Драматическое напряжение сюжета спало в данной части книги, чтобы достигнуть апогея на последней скачке Сухаря, где бушевала настоящая буря из страстей и эмоций участников и зрителей. Но между этими двумя скачками настолько мало всего произошло по сравнению с насыщенностью событий, предшествовавших этому времени, что практически не о чем было писать. Поэтому я опасалась, что нелегко будет продолжить повествование так, чтобы передать лихорадочное возбуждение, граничащее с истерией, которое царило на трибунах во время непревзойденного выступления Сухаря на скачке, ставшей последней в его карьере.

С целью ослабить темп повествования и как можно точнее воспроизвести события 1939–1940 годов, я погрузилась в описание травмы жеребца и его первого выхода в отставку. Проделав огромную работу, чтобы узнать как можно больше подробностей о дне, когда Сухарь получил травму, я собрала немало информации. Мне хотелось детально описать период отставки жеребца, но в связи с тем, что он и люди, опекавшие его, находились в уединенном месте, вдали от репортеров, многих подробностей выяснить не удалось. Однако мне посчастливилось найти людей, которые находились там. Кроме того, позже Ховард и Поллард рассказали об этом времени прессе и своим семьям. Надеюсь, я справилась с поставленной задачей.

Уильям Нэк: Как долго ты проводила расследование и писала роман? Когда и где ты начала работу? И когда представила окончательную версию романа?

Лора Хилленбранд: Я начала работу осенью 1996 года, когда написала статью для «Американ Херитедж». Статья легла в основу проекта будущей книги и впоследствии стала общим планом самой книги. Первые два года я писала роман в тесной квартирке в Вашингтоне. Честно говоря, она была не лучшим местом для творческой деятельности. Мой дом находился возле оживленного перекрестка, в одном квартале от пожарной части и как раз напротив улицы, ведущей к тайванскому консульству. В тот год очень маленькая, но необыкновенно шумная группа людей разбила лагерь напротив здания консульства, протестуя против политики Тайваня. Они установили громкоговоритель, из которого непрерывно доносилась бодрая ритмичная песня, конечно же, на китайском, в исполнении детского хора. Я не имела ни малейшего представления, о чем они пели, разбирала только слова: «Хайди-хо, хайди-хо, хайди-хо, хайди-хо! Борись! Борись, борись, борись!» Они постоянно крутили этот музыкальный шедевр, час за часом, день за днем, включив громкоговоритель на полную мощность. Очевидно, протестующие хотели досадить работникам консульства. Меня передернуло, когда я услышала песню впервые, но после сотни прослушиваний я была на гране сумасшествия. Таким образом, эта песня послужила саундтреком к моему писательскому процессу. Я поставила радиоприемник на стол и включила музыку в тщетной попытке заглушить мятежный хор на улице. Я провела большинство телефонных интервью из этой квартиры. Мне приходилось постоянно просить собеседников прерваться на минуту, пока не утихнет шум за окном. Все интервью я записывала на пленку, а потом транскрибировала записи. Иногда на пленках можно было услышать только звуки гудков автомобилей, сирен и жуткое «хайди-хо». В 1998 году контракт на книгу позволил мне выбраться из этой веселой квартиры и переехать в маленький домик подальше от центра города, где я провела следующие два года и закончила книгу. Я сдала рукопись в сентябре 2000 года.

Уильям Нэк: Немало было сказано и написано о твоем многолетнем недуге, спровоцированном, очевидно, пищевым отравлением, которое ты получила в 1987 году. Ты страдаешь синдромом хронической усталости, усугубленным головокружениями. Ты можешь вспомнить, как и когда заболела? Какие симптомы у этого заболевания?

Лора Хилленбранд: Это случилось весной 1987 года, когда я училась на втором курсе Кеньонского колледжа на факультете английской филологии и истории. Я была абсолютно здоровой, спортивной девятнадцатилетней девушкой, играла в теннис, несколько раз в неделю совершала длительные велосипедные прогулки. Вечером 20 марта по дороге в Кеньон у меня появились явные признаки пищевого отравления. Вскоре я чувствовала себя настолько плохо, что мои соседи по комнате вызвали скорую помощь. Несколько недель я не могла успокоить расстроенный желудок, а однажды утром проснулась и почувствовала такую невероятную слабость, что даже сесть не смогла. Понадобилось целых два часа, чтобы взять себя в руки и подняться. Я надеялась, что силы восстановятся, но справиться с истощением мой организм не смог. В течение многих недель я не могла пройти буквально несколько шагов, чтобы добраться до столовой. О посещении колледжа и продолжении образования и речи не шло. Пришлось бросить учебу и провести восемь месяцев в постели. Меня постоянно одолевали различные инфекции, все время держалась повышенная температура, бил озноб, по ночам я покрывалась холодным потом, страдала от повышенной чувствительности к свету, нарушения равновесия и когнитивных расстройств. Директор отдела инфекционных заболеваний в Университете Джонса Хопкинса диагностировал у меня синдром хронической усталости.

С тех пор состояние моего здоровья нестабильно, и я, хотя временами чувствую улучшение, так до конца и не выздоровела. Были периоды, которые иногда затягивались на несколько лет, когда я оказывалась полностью прикованной к постели. В начале 1993 года очень сильное головокружение приобрело постоянный характер. Эта неврологическая аномалия, очевидно, возникшая вследствие синдрома хронической усталости, вызывает ощущение, что окружающие предметы вращаются, колеблются и падают. Два года я не могла ни читать, ни писать. Меня до сих пор беспокоят головокружения наряду с другими симптомами болезни, что, конечно, мешает читать и писать.

Уильям Нэк: Как повлияла болезнь на твою работоспособность во время написания книги? Были ли затяжные периоды, когда ты не могла ни проводить свое расследование, ни писать? Приходила ли ты в отчаяние? Что помогало тебе продолжать работать над романом?

Лора Хилленбранд: Эта книга была для меня необыкновенно важна, но болезнь затруднила процесс ее написания. Необходимо было смириться с тем, что за этот проект я буду вынуждена заплатить своим здоровьем. Кроме того, я осознавала, что должна буду отказаться от многого в жизни, чтобы сохранить силы для осуществления своей мечты. В течение четырех лет я проводила свое расследование и писала роман – и больше практически ничем не занималась. Я пожертвовала всем, чтобы завершить книгу. В моем кабинете был холодильник, коробки с зерновыми хлопьями, тарелки, ложки и огромный кувшин с водой прямо возле стола. Таким образом, я не тратила попусту энергию на приготовление обедов. Я разложила свои записные книжки с результатами расследования полукругом на полу, чтобы дотянуться до них, не вставая со стула. У меня не было сил добраться до разных мест, где я могла бы получить необходимую информацию и встретиться с нужными людьми. Однако я нашла иные способы, позволившие получить материал и пообщаться с людьми, не выходя из дома. Я использовала по максимуму межбиблиотечный абонемент Библиотеки Конгресса, интернет, факс, электронную почту и, естественно, телефон. К счастью, на протяжении почти всего времени работы над книгой мой организм меня не подводил. Я писала в любое время, когда чувствовала в себе силы, иногда засиживалась допоздна, иногда работала до полного изнеможения, пока не начиналось головокружение. Были дни, когда я не могла двигаться, но всегда находила занятие, на которое хватало сил. Если головокружение было настолько сильным, что мешало писать, я проводила интервью. Если была слишком слаба, чтобы просеивать свои записи, я просто неподвижно сидела и писала. Временами я работала, лежа на спине в кровати и с закрытыми глазами исписывая каракулями блокнот. Но, несмотря на невероятные трудности, не было такой минуты, когда мною овладевало отчаяние. Персонажи истории были мне настолько интересны, что я даже подумать не могла о том, чтобы забросить проект. Однако за него я слишком дорого заплатила. Буквально через несколько часов после сдачи рукописи я поняла, что окончательно подорвала здоровье. Головокружения возобновились с новой силой. В течение нескольких месяцев я не могла ни читать, ни писать. Я стала гораздо слабее и снова оказалась прикованной к дому. Прошел год, но я не восстановилась полностью. Однако я не жалею ни о чем, это того стоило.