нас будет чем отметить нашу встречу. Но только при условии, что твой братец не подкинет тебе какую-нибудь женщину.

– Ему сейчас не до того. А вот ты, Рената, – когда последний раз видела Флонзейли?

– Флонзейли – пройденный этап. Мы расстались навсегда. Человек он неплохой, но мне не по душе его похоронная профессия.

– Зато он очень богат.

– Как главе фирмы ему сейчас не приходится трудиться самому, но я помню время, когда он сам бальзамировал покойников. Я не согласна с твоим – как его… Фроммом? – который утверждает, что наша цивилизация погружается в некрофилию. Но если говорить серьезно, я, с моей фигурой, должна оставаться нормальной бабой. Иначе на что я гожусь?

Я совершенно пал духом и размышлял, в чем ее слова правдивы, а в чем – нет, и вообще, увидимся ли мы снова. Но несмотря на трудности последних дней, я словно ощущал какой-то стержень в себе.

– Прощай, дорогой! Я завтра же позвоню из Милана тебе в Техас, – сказала Рената, и мы поцеловались много раз. Мне казалось, что она вот-вот расплачется, но слез не было.

Я побрел по бесконечному туннелю «Трансатлантических авиалиний», похожему на чудовищную глотку или коридор в экспрессионистских фильмах, прошел проверку «на металл», поднялся в самолет, летящий в Хьюстон, и всю дорогу читал книги по оккультизму. В них было несколько увлекательных пассажей, к которым я еще вернусь. Днем я добрался до Корпус-Кристи, снял номер в ближайшем мотеле и отправился к Джулиусу. Дом у него был большой, новый, обсаженный пальмами, джакарандой, мушмулой. Газоны были такие гладкие, что выглядели искусственными, покрытыми зеленой упаковочной стружкой. У ворот стояло несколько дорогих автомобилей. Когда я позвонил в дверь, в холле зазвенели колокольчики и залаяли собаки. Чувствовалось, что система сигнализации и меры безопасности продуманы досконально. Наконец замысловатые замки отперли, и моя невестка Гортензия открыла широкую тяжелую дверь, обшитую полинезийской резьбой. Она прикрикнула на собак, правда любовно, потом повернулась ко мне. Гортензия, высокая прямая особа с голубыми глазами и полными губами, не вынимая сигареты изо рта, сказала:

– Чарлз! Как ты к нам добрался из Хьюстона?

– Взял машину напрокат. Как ты, Гортензия?

– Джулиус ждет тебя. Он сейчас одевается. Проходи!

Она попридержала собак, размерами лишь немного уступавших лошадям, и я пошел к хозяйской спальне, приветствуя по пути племянников. Малышня молчала, вероятно, не признавая меня за полноправного члена семьи. Я вошел в спальню. Юлик был в длинных, доходящих до колен, полосатых трусах.

– Я так и подумал, что это ты, Чак.

– Ну вот мы опять встретились, – сказал я.

Выглядел Джулиус неважно. Живот у него раздался, грудные мышцы заострились, между ними густела сероватая растительность. Но держался он, как обычно, молодцом. Лицо властное, прямой нос, торчащие усы, ухоженные седые волосы, живые проницательные, отдающие холодным блеском глаза. Под ними мешки. Он всегда носил такие, «семейные», трусы, тогда как я предпочитал короткие спортивные. Джулиус исподлобья посмотрел на меня. Целая жизнь пролегла между нами. Для меня она была непрерывной рекой, а он принадлежал к типу людей, живущих переменами. Для него не существовало ничего постоянного. Мои братские чувства, заставившие меня приехать, озадачивали и смущали его, льстили ему, но внушали подозрения. Верный ли я человек? Нет ли за мной каких-либо грешков? Юлик так и не составил окончательного суждения обо мне, как я не составил окончательного суждения о Текстере.

– Раз уж ты решил приехать, мог бы остаться в Хьюстоне, – заметил он. – Мы завтра едем туда.

Я видел, что он не до конца переборол братскую привязанность ко мне.

– Ничего, считай, что я совершил увеселительную прогулку. И в Нью-Йорке у меня особых дел не было.

– Мне сегодня еще надо посмотреть кое-какую недвижимость. Поедешь со мной или поплещешься в бассейне? Вода на подогреве.

Прошлый раз я действительно спустился в бассейн, но один из его волкодавов до крови укусил меня за лодыжку. Вдобавок Джулиус знал, что я приехал не затем, чтобы плескаться в подогретой воде.

– Ну что ж, я рад, что ты здесь. – Он отвернулся и уставился куда-то вдаль, и его мозг, привыкший все просчитывать до конца, наверняка просчитывал шансы на благополучный исход. – Эта проклятая операция портит ребятишкам Рождество, да и тебя с твоими не будет.

– Я послал девчонкам кучу игрушек от Шварца. Прости, я не подумал о том, что надо привезти подарки твоим мальчишкам.

– Да что бы ты мог привезти? У них все есть. Каждый раз ломаю голову, какую еще игрушку купить. А к операции я готов. Врачи в Хьюстоне несколько дней продержали меня в постели, брали анализы. Я двадцать тысяч пожертвовал этой больнице в память о папе и маме. Да, я готов, разве что у меня несколько фунтов лишнего веса. Чак, ты только подумай, эти злодеи вынимают тебе из груди сердце… Там есть одна бригада хирургов, она уже тысячу таких операций делала. Я рассчитываю, что уже первого февраля снова буду в лавочке. Кстати, деньги-то на текущие расходы у тебя есть? Тысяч пятьдесят наберется? А то могу сообразить для тебя какое-нибудь выгодное дельце.

Джулиус, бывало, позвонит мне в Чикаго и говорит: «Пришли чек на тридцать, нет, на сорок пять тысяч». Я безропотно заполняю и отправляю чек. Проходит неделя, другая… Ни ответа ни привета. Потом, через полгода, приходит контракт, в котором моя сумма удвоилась. Ему доставляло удовольствие зарабатывать для меня деньги, но раздражало, что я не вникаю в детали сделок и не ценю его оборотистость. А мои доходы пропадали в нефтяных скважинах Циттерблума, попадали в руки Денизы, Томчека и Строула, перекачивались в сейфы налогового департамента и обеспечивали проживание Ренаты в Озерной башне.

– Что ты имеешь в виду? – поинтересовался я.

– Есть несколько идей, – ответил брат. – Ты ведь знаешь, какие сейчас в банке процентные ставки по вкладам. Не удивлюсь, если очень скоро они достигнут восемнадцати процентов.

В доме постоянно работали три цветных телевизора. Их картинки добавляли пестроты к убранству комнат. Обои на стенах отсвечивали золотым тиснением. Ковер казался продолжением лужаек. Интерьер плавно перетекал в экстерьер, словно через какое-то волшебное окно; спальня соприкасалась с садом. В углу стоял большой голубой тренажер. На полках красовались призы и памятные подарки: Гортензия, завзятая любительница гольфа, неизменно побивала противников. Сделанные на заказ огромные шкафы были набиты костюмами, бесчисленными галстуками, шляпными коробками и растяжками для обуви. Джулиус, разборчивый в одежде, гордился своим гардеробом и потому взирал на меня как Дуглас Макартур высокой моды.

– Ты всегда был неряхой, Чарли. Покупаешь модную одежду, имеешь портного, а все равно неряха. Где