Образованный, подумал он. У меня только самые крохиобразования. Самые-самые крохи. Жаль, если я умру сегодня, потому что теперь яуже кое-что знаю. Интересно, почему ты научился кое-чему именно сейчас? Потомучто недостаток времени обострил твою восприимчивость? Недостаток времени —чепуха. Тебе следовало это знать. Я прожил целую жизнь в этих горах, с тех поркак пришел сюда. Ансельмо — мой самый старый друг. Я знаю его лучше, чем знаюЧэба, лучше, чем Чарльза, лучше, чем Гая, лучше, чем Майка, а их я знаю хорошо.Сквернослов Агустин — это мой брат, а брата у меня никогда не было. Мария — моянастоящая любовь, моя жена. А у меня никогда не было настоящей любви. Никогдане было жены. Она и сестра мне, а у меня никогда не было сестры, и дочь, адочери у меня никогда не будет. Как не хочется оставлять все такое хорошее. Онкончил шнуровать свои сандалии.

— По-моему, жизнь очень интересная штука, — сказал он Марии.

Она сидела рядом с ним на спальном мешке, обхватив рукаминоги пониже колен. Кто-то приподнял попону, висевшую над входом в пещеру, и ониоба увидели свет. Была все еще ночь, и утро ничем не давало себя знать, разветолько когда он поднимал голову и смотрел сквозь сосны на звезды, переместившиесядалеко вниз. Но в этом месяце утро должно было наступить быстро.

— Роберто, — сказала Мария.

— Да, guapa.

— Сегодня в этом деле мы будем вместе, да?

— После того как начнется.

— А с самого начала?

— Нет. Ты будешь с лошадьми.

— А разве мне нельзя с тобой?

— Нет. У меня дело такое, что только я один и могу еговыполнить, и я бы стал беспокоиться из-за тебя.

— Но ты придешь сразу, как только кончишь?

— Сразу, — сказал он и усмехнулся в темноте. — Вставай,guapa, надо поесть перед уходом.

— А спальный мешок?

— Сверни его, если уж тебе так хочется.

— Мне очень хочется, — сказала она.

— Дай я помогу.

— Нет. Пусти, я сама.

Она опустилась на колени, чтобы расправить и свернутьспальный мешок, потом передумала, встала с земли и так сильно встряхнула его,что он громко хлопнул в воздухе. Потом она снова опустилась на колени,разровняла мешок и свернула. Роберт Джордан взял оба рюкзака, осторожно держаих так, чтобы ничего не выпало из прорезов, и зашагал между соснами ко входу впещеру, занавешенному пропахшей дымом попоной. Когда он отодвинул попону локтеми вошел в пещеру, на его часах было без десяти минут три.

Они были в пещере, и мужчины стояли у очага, в котором Марияраздувала огонь. Пилар уже вскипятила кофе в котелке. Она не ложилась с техсамых пор, как разбудила Роберта Джордана, и теперь, сидя на табуретке в дымнойпещере, зашивала прорез во втором рюкзаке. Первый был уже зашит. Огонь,горевший в очаге, освещал ее лицо.

— Положи себе еще мяса, — сказала она Фернандо. — Набивайбрюхо, не стесняйся. Все равно доктора у нас нет, вскрывать никто не будет,если что случится.

— Зачем ты так говоришь, женщина? — сказал Агустин. — Язык утебя, как у самой последней шлюхи.

Он стоял, опираясь о ручной пулемет со сложенной и прижатойк стволу треногой, карманы у него были набиты гранатами, через одно плечо виселмешок с дисками, а через другое — сумка, полная патронов. Он курил папиросу и,поднимая кружку с кофе к губам, дул на кофе дымом.

— Ты прямо скобяная лавка на двух ногах, — сказала емуПилар. — И ста шагов с этим не пройдешь.

— Que va, женщина, — сказал Агустин. — Дорога-то будет подгору.

— А верхний пост? Туда надо подниматься, — сказал Фернандо.— А уж потом под гору.

— Взберусь, как козел, — сказал Агустин. — А где твой брат?— спросил он Эладио. — Твой прекрасный братец смылся?

Эладио стоял у стены пещеры.

— Замолчи, — сказал он.

Эладио нервничал и раздражался перед боем. Он подошел кстолу и начал набивать карманы гранатами, беря их из обтянутых сыромятной кожейкорзин, которые были прислонены к ножке стола.

Роберт Джордан присел рядом с ним на корточки. Он сунул рукув корзину и вытащил оттуда четыре гранаты. Три из них были овальные гранатыМилса.

— Откуда они у вас? — спросил он Эладио.

— Эти? Это республиканские. Их старик принес.

— Ну, как они?

— Valen mas que pesari[106], — сказал Эладио. — Сокровище, ане гранаты.

— Это я их принес, — сказал Ансельмо. — Сразу шестьдесятштук в одном мешке. Девяносто фунтов.

— Вы ими пользовались? — спросил Роберт Джордан у Пилар.

— Que va, пользовались, — сказала женщина. — С этими самымиПабло захватил пост в Отеро.

Услышав имя Пабло, Агустин начал ругаться. Роберт Джорданувидел при свете очага, какое лицо стало у Пилар.

— Прекрати, — резко сказал он Агустину. — Нечего об этомговорить.

— Они никогда не отказывают? — Роберт Джордан держал в рукепокрашенную серой краской гранату, пробуя ногтем предохранительную чеку.

— Никогда, — сказал Эладио. — Такого еще не бывало, чтоб невзорвалась.

— А быстро взрывается?

— Как упадет, так и взрывается. Быстро. Довольно быстро.

— А эти?

Он поднял похожую на банку гранату, обмотанную проволокой.

— Эти дрянь, — ответил ему Эладио. — Они хоть и взрываются иогня много, а осколков совсем нет.

— Но взрываются всегда?

— Que va, всегда! — сказала Пилар. — Всегда ничего не бываетни с их снаряжением, ни с нашим.

— Но вы сами говорите, что те взрываются всегда.

— Я не говорила, — ответила ему Пилар. — Ты спрашивалдругих, а не меня. Я такого не знаю, чтобы эти штуки всегда взрывались.

— Все взрываются, — стоял на своем Эладио. — Говори правду,женщина.

— Откуда ты это знаешь? — спросила его Пилар. — Бросал-то ихПабло. Ты в Отеро никого не убил.

— Это отродье последней шлюхи… — начал Агустин.

— Перестань, — резко оборвала его Пилар. Потом продолжала: —Они все одинаковые, Ingles. Но ребристые удобнее.