— У тебя нет власти надо мной, девочка, — сказал он.

Глаза Марии сузились.

— Пуля, приклад, нож в спину — это куда слабее твоей силы, —сказал Ярослав. — Конечно. Но их я боюсь. А тебя — нет.

— Ты не можешь не бояться!

Заров покачал головой. Почувствовал, как гнется тело подрукой.

— Высота, девочка, — он ждал, что в голосе прорежетсяненависть, но для нее уже не осталась места. Только усталость. — Двенадцатьэтажей. Каждый заглянет в твои глаза. И ты узнаешь эти взгляды.

— Ты недостоин жить! — она завизжала, выдираясь из его рук,но он удержал Посланницу Добра, медленно-медленно наклоняя ее над краем. — Вывсе — недостойны жить!

— Конечно. Несправедливо, что уж поделать, — он даже смогулыбнуться ей. — Добро — такое славное оружие. Такое сильное.

Заров запрокинул голову. Что-то мокрое коснулось лица. Каплядождя или снежинка. Еще одна.

Все-таки — снег.

— Надо пройти очень долгий путь, Мария. Чтобы не бояться —ни добра, ни зла. Но ты этого не поймешь. Твой путь будет быстрым.

Он заглянул в ее глаза.

— Лети, девочка.

Снег, снег, снег…

Еще слабый, еще тающий в липкой грязи луж, еще неспособныйпобедить.

Заров обогнул бетонные блоки, разбросанные вдоль здания.Ржавые петли арматуры уже затянул иней. Он прижался лбом к шершавому, ледяномубетону, постоял, ожидая, пока уймется боль.

Но болело слишком глубоко внутри.

— Слава, — прошептал он. — Слава, ты об этом говорил? Да?

Что он увидел в свой последний вечер, что представил? Какугадал победу — если это и впрямь победа?

— Все-таки — не она, — сказал Ярослав. — Уже немало, ведьверно?

Снег все падал, и тишина сгущалась, близилась к той грани,за которой он мог бы — услышать. Но еще многое было не доведено до конца, и небыло времени вслушиваться в шепот из-за грани. Заров обогнул бетонные надолбы,скользя по подмороженной грязи, приблизился к телу.

Мария смотрела в небо. Глаза были открыты, снежинки таяли налице — и казалось, что Посланница Добра плачет. Пика арматурины, прошедшейсквозь живот, глянцевито поблескивала в свете заходящего солнца.

— Нам не нужна такая любовь, — сказал Заров. — Уноси ее ссобой… в ад.

— Так уверен, что она пришла оттуда?

Ярослав обернулся.

Илья Карамазов держал пистолет опущенным, не целясь, но вэтой хватке было слишком много легкости и спокойствия.

— Уверен, — Ярослав посмотрел ему в глаза. — Ты в этом ещеубедишься.

Карамазов заулыбался.

— Наверное. Но ты — раньше, можешь не сомневаться. ГдеВизирь и мальчишки?

Ярослав пожал плечами.

— Ищи.

Карамазов поднял пистолет, покачал дулом, словно решая, кудастрелять. Тихо засмеялся:

— Боишься, писатель…

— Да.

— Какое это ощущение — стоять под дулом?

— Неужели самому не приходилось?

— Так — нет. Расскажи, ты ведь умеешь.

— Холодно, — просто сказал Заров.

— И все? — Карамазов казался разочарованным.

— Мышцы напрягаются. Словно надеешься отразить пулю.

На лице Ильи отразился легкий интерес.

— Забавно. Не щурься, я не стреляю в голову.

— Может быть — еще и улыбнуться?

Карамазов засмеялся-закашлялся, отступая.

— Остряк… Иди вперед. И не оглядывайся.

Заров не шелохнулся.

— Иди-иди, — добродушно сказал Карамазов. — Я не собираюсьстрелять в спину. Мне нужен щит, и ты им поработаешь.

— Куда идти?

— Пока — вокруг дома. Медленно, прогулочным шагом.

Заров развернулся. Между лопатками тут же возник щекочущийхолодок. Но Илья действительно не стрелял, шел следом, шагах в пяти, толькогрязь чавкала под ногами. Проходя мимо тела Марии, он на мгновение остановился— и Заров услышал легкий хлопок. Он даже не сразу понял, что это был выстрел.Лишь через пару секунд, когда бояться стало поздно.

— Не наложил в штаны? — полюбопытствовал Илья. — В нашемделе необходим контроль. Особенно с такими дамочками.

— Тебе ее абсолютно не жалко? — замедляя шаг спросил Заров.

— Жалко. Она мне очень помогла, — в голосе Ильи сквозилатеплота. — Но ты понимаешь, Ярослав, тут ведь сопли неуместны. Слишком большиеставки. Побыстрее, хорошо?

Они шли по стройке, и Заров непроизвольно цеплялся взглядомза каждую мелочь. Строительный вагончик, почему-то покрашенный в бледно-розовыйцвет, гора обугленных досок, старый сломанный будильник, высунувший из лужисмятый бок. Длинная лента застывшей смолы, сползающая по стене дома ирастекшаяся жирной кляксой. Делянка сверкающих осколков, торчащих из земли — ихи нарочно так не воткнешь, словно кто-то засеял стеклом усталую городскуюпочву, и та, благодарная, отозвалась диковинным урожаем.

Его мир, его исток, его последняя арена.

Города, что созданы для съемок «Сталкера», земля, чтоохотнее всего родит стекло, люди, готовые дарить свою правду, единственноверную и любимую, всему миру.

Он уже об этом не расскажет. Не успеет рассказать.

Может быть, смогут другие.

Они завернули за угол.

— Стой, писатель, — сказал Илья.

Он подчинился, поднимая голову, вглядываясь в вечернийсумрак. Мальчишки стояли у стены, упираясь в нее руками, сейчас — абсолютноодинаковые, неотличимые друг от друга. Визирь, со своим маленьким пистолетом,прохаживающийся в сторонке.

Все-таки захотел лично поставить точку…

— Хайретдинов! — негромко позвал Илья. Визирь дернулся,оборачиваясь, но, видно, понял, что соревноваться в скорости с Посланником Тьмыне стоит. Медленно опустил руку с оружием. — Вот так, — одобрил Илья. Он дажене потребовал бросить пистолет — словно его забавляла сама мысль о попыткесопротивления.

Мальчишки даже не шелохнулись.

— Иди к ребятишкам, — сказал Карамазов. Ствол ткнул Ярославапод лопатку, и он подчинился. Встал между Кириллом и Визитером, оперся о стену.Илья носком ботинка пнул его по ступням, раздвигая ноги. Поза стала неудобной,безвольной. В такой позе не слишком-то подергаешься. Ярослав скосил глазавлево, вправо. Поймал взгляды обоих мальчишек.