Девочка покачала головой. Как она ни убеждала себя, что уж этого-то на самом деле наверняка знать не может, ей все казалось, будто там, в том зеленом квадрате, бежит на врага солдат, отдавший ей теплый шерстяной сагум. Подобно первому, второй квадрат тоже полег на перевале весь без остатка.

Из дикого суходола на западе, извиваясь, точно огромный змей, потянулась к востоку колонна желтых. Зеленая кавалерия преградила ей путь, но тут же отхлынула прочь. За кавалеристами, сломав строй, помчались и зеленые солдаты, обращенные в бегство.

– Победа за Западным Людом, – сказала девочка Времени. – Вскоре они возьмут Вер, и тогда-то наступит мир.

Время подхватил посох и поднялся с камня, готовясь продолжить путь.

– Этот перевал переходил из рук в руки множество раз, – отвечал он, – однако война по сию пору никем не выиграна.

С наступлением темноты они устроились на ночлег невдалеке от вражеской армии.

– Выстирай платье, – велел Время девочке. – Я отвернусь.

Девочка послушно принялась полоскать изрядно испачканный зеленый наряд в бурном ручье. Порой проходившие мимо солдаты останавливались, заговаривали с ней. Поначалу девочка, кутаясь в плащ, изо всех сил изображала дружелюбие, однако вскоре оно сделалось искренним, непритворным.

– Желтые не сложат оружия ни за что! – отвечали необстрелянные рекруты на ее мольбы о примирении.

Солдаты постарше, поопытнее только пожимали плечами, либо сплевывали, либо заводили речь о чем-то другом. Говор их звучал непривычно, странно, но вскоре девочка, перестав замечать это, тоже заговорила на тот же самый манер. Никто из родных и знакомых девочки желтого не носил, однако, если не принимать в расчет желтых плащей, любой из этих юношей мог бы сойти за ее дальнего родственника.

– Неужто мир никогда не наступит? – спросила она Время, когда ее платье просохло.

– Увидишь, – ответил Время, а более не сказал ни слова.

На заре следующего дня Баррус, ее малыш, уже смог идти рядом с матерью. Время раздобыл для него штаны и рубашку (где, девочка спросить не осмелилась), только рукава и штанины пришлось изрядно укоротить. Вдали, за горами, виднелись равнины, а на подернутом дымкой горизонте сверкали золотом шпили славного Занта – неприступной, непоколебимой столицы Желтой империи.

В пути Баррус то рассказывал всевозможные истории о прошлом (вне всяких сомнений, только что выдуманные), то болтал с девочкой о своих детских взглядах на жизнь, совершенно ей незнакомых, а после утешал ее поцелуями. Наконец он, рассмеявшись, заулыбался от уха до уха.

– Память у мамы – что решето! Но ты-то, Батюшка Время, все помнишь, правда?

Время со вздохом покачал головой.

– Помню ли, нет ли, а стираю из памяти многое. Такова уж моя работа. Подрастешь, сам увидишь.

Вскоре они набрели на дорогу, тянувшуюся из леса в лес. Низкорослые чахлые кустики сменились белой сосной, ольхой и бледнокорой осиной. Разжившийся где-то ножом, Баррус вырезал из сучка затейливую свистульку, и под ее напев путники, минуя вершину за вершиной, перевал за перевалом, вышли к горным лугам. Время мальчишка слушался, но неохотно, то и дело дерзил. С каждым шагом он становился все выше ростом, все мрачней, все строптивее.

– Побью я Время, – сказал он матери, притопывая ногой в такт мотиву, перенятому от дрозда. – Побью обязательно.

– Не надо, пожалуйста! – в испуге взмолилась девочка: ведь Время был их единственным другом.

Великий мудрец лишь поморщился.

– В его возрасте всякий думает, будто ему это по силам.

Ненастным, дождливым днем они, усталые и промокшие, подошли к сверкающим вратам Занта. Здесь путникам преградили путь караульные – стражи в роскошных золотых латах, однако в их голосах явственно слышались то мальчишечий дискант, то старческая хрипотца.

– Нам нужна только пища да кров, – отвечал им Время. – Пища, огонь в очаге и немного покоя. Вот и все, ради чего мы пришли в Зант.

Очевидно, караульным сделалось жаль беспомощного дряхлого старика: золоченые створки ворот они распахнули без дальнейших расспросов.

– Куда пойдем? На постоялый двор? – оживился Баррус. – Глядите, сколько их тут!

Действительно, ярко размалеванных вывесок у самых ворот имелось – хоть отбавляй: и «Золотой Гоблин», и «Приют Пилигрима», и «Жаркое По-Царски», и еще множество, и каждую доску украшала картинка с изображением Принцессы-Пастушки, или Пилигрима, сбрасывающего с плеча узелок, или Поющей Иволги, и так далее, и так далее, дабы отдохнуть и утолить голод на постоялом дворе смог даже тот, кому не по силам прочесть надписей.

– Нет, – отвечал Время. – Надеюсь, на постоялый двор нам идти не придется. Ты в стране золота, а значит, нигде на всем свете не получишь за свое золото меньше, чем здесь.

Остановившись у крыльца обыкновенного дома, он постучал в потемневшую дверь кольцом, подвешенным к ней специально для этой цели.

– Госпожа, – сказал он настороженной, недоверчивой женщине, выглянувшей за порог, – мы – бедные странники, ищущие, где бы остановиться на ночь-другую, только чтобы цена оказалась нам по карману. Конечно, много заплатить мы не можем, однако за все, что получим, заплатим сполна. Не знаешь ли ты достойного семейства, которое согласилось бы предоставить нам кров?

– Нет.

С этим нелюдимая хозяйка захлопнула бы дверь и заперлась на засов, не упрись край створки в тупоносый черный сапог Времени.

– Если сама нас не примешь, то, может, хоть назовешь кого из соседей?

– Нет по соседству тех, кто мне настолько противен, – отрезала нелюдимая баба. – Убери ногу с порога, не то живо пса кликну.

Время с поклоном отступил назад, и дверь звучно захлопнулась перед самым его носом.

Грохот привлек внимание скромного, невысокого человека в желтом плаще до пят, промокшего под дождем нисколько не меньше путников.

– Я слышал ваш разговор, – остановившись, сказал он, – и сам снимаю комнату у довольно приличных хозяев, в паре улиц отсюда. Возможно, они согласятся принять тебя с супругой…

– С дочерью, сын мой.

– Да, разумеется, с дочерью… и с внуком, если у вас найдется, чем заплатить за постой.

Время поблагодарил незнакомца; все трое двинулись следом за ним, прошли из конца в конец залитую водой улицу, свернули в другую, а затем череда переулков привела их к высокому старинному дому, украшенному изрядно источенной гнилью резьбой. Второй этаж его нависал карнизом над первым, третий – над вторым, а причудливые мансарды едва не выглядывали за городскую стену.

Сторговавшись с домовладелицей, Время нанял для девочки с Баррусом комнатку под самой стрехой и такую же комнатку для себя самого. Как только невзрачный незнакомец, указавший им путь к дому, удалился к себе, хозяйка спросила, хорошо ли они его знают.

– Наверняка куда хуже, чем ты.

Время припал на колено у изразцового очага, перешедшего