Император кивнул.

– Честно говоря, ни то ни другое меня нисколько не удивляет. Твой отец говорил мальчишке что-то о мире, а ты до сих пор красива собой. Насколько я понимаю, произошло все это не один год назад?

– Нет, всего-то несколько дней…

– Да, – оборвав девочку, отвечал Время.

– Лет этак пятнадцать тому назад, если не ошибаюсь?

– Да, – повторил Время.

– Понимаю, – вздохнул император. – Все они – вся их династия – почти на одно лицо… хотя и выродились с годами заметно, как же без этого. Сожалею, госпожа, однако позволить тебе увести сына из наших владений я не могу. Он для меня слишком ценен – даже сейчас, когда Патизиф еще жив, а если принц умрет, ему вовсе цены не будет.

– Если он принесет людям мир…

– Он может принести нам победу, – пояснил император. – Или, по крайней мере, помочь ее одержать.

– А после победы настанет мир?

– Разумеется. И, можешь не сомневаться, завоевателем я буду великодушным. Да что там, если он… э-э…

– Баррус, – подсказала девочка.

– Да. Став мне верным вассалом, Баррус вполне может взойти на трон Вера. Не сомневаюсь, Западный Люд куда охотнее покорится нам, если ими будет править некто из их же собственного императорского рода.

У девочки перехватило горло, однако она ответила:

– Тогда оставь Барруса при себе… только, пожалуйста, напоминай ему порой о матери, хорошо?

– Непременно, – заверил ее император. – В этом ручаюсь словом.

– Батюшка?..

– Верно решила, верно, – откликнулся Время. – Ты ведь об этом хотела спросить?

Однако девочка покачала головой.

– Нет. Помнишь, в Вере ты говорил, что Вер может выиграть войну, когда их люди переоденутся в желтое? А Барруса теперь тоже оденут в желтый мундир. Ты ведь это имел в виду, да?

– Возможно. По крайней мере, отчасти.

Император, поднявшись, пересек комнату и пристально взглянул в глаза Времени.

– Так ты пророк! Ясновидец! Как я не догадался… а еще собственной проницательностью горжусь! Расскажи же, что ты имел в виду – только не отчасти! Расскажи все!

Время, не прекословя, рассказал императору обо всем, и на следующее же утро, когда дождь наконец унялся, спустя долгое время после того, как прокричали третьи петухи, Время с успокоенной девочкой покинули обветшавший высокий дом, прошли из конца в конец прямой древней улицы и миновали позлащенные врата Занта.

– Знаю, Батюшка Время, глупо все это, – щебетала девочка на ходу, – однако как же мне сейчас радостно на душе! Помнится, с тех пор, как мы встретились, мне все грустней и грустней становилось, а теперь я снова счастлива!

Старый мудрец пожал плечами, огладил белоснежную бороду.

– Такова жизнь, девочка, – прошептал он. – Да, девочка, жизнь такова.

Долго шли они, одолевая лигу за лигой, и девочка без умолку болтала о полях и цветах, попадавшихся им по пути, и о тучных пастбищах, и о забавных коровах. Надежные, выстроенные на века мосты запада вели их через бурные реки, что вымывают золото из толщи песков. Наконец впереди показались могучие горы, тянувшиеся к небу, будто стены целого мира.

В начале подъема девочка испугалась за седовласого отца, казавшегося слишком дряхлым для противоборств с горными кручами и коварными узкими тропками, однако Время с каждым шагом выпрямлялся, расправлял плечи, а борода его, побелевшая по пути в Зант, на глазах становилась темней и темней. Раз преградил им путь звероподобный разбойник, до смерти перепугавший девочку, наставив на них фузею, но Время отнял у злодея оружие и вместе с ним рухнул наземь. С земли из упавших поднялся лишь один, и двое путников двинулись своей дорогой.

Однажды утром, когда путь привел их в густые заросли горных лавров, девочка остановилась полюбоваться ими, так как ей показалось, будто на ветвях некоторых распустились яркие золотисто-желтые цветы, а подобных цветов на лаврах она никогда в жизни не видывала. Но вскоре ей сделалось ясно: желтым цветом цветут вовсе не лавры, а вьющиеся лианы, оплетающие и душащие деревья. Отыскав корень одного из стеблей, чтобы срубить его, девочка обнаружила, что лиана тянется вверх из глазницы пожелтевшего черепа, и, ахнув, в испуге отпрянула прочь.

– Лиана эта зовется кампсисом, – пояснил Время, – а тот череп некогда венчала зеленая шляпа. Под корни лавра ты не заглядывала?

Онемевшая от ужаса, девочка отрицательно покачала головой.

Раздвинув посохом густые колючие стебли, Время нагнулся и вытащил из-под корней дерева кость, обросшую спутанной бахромой плесени.

– А это ребро одного из тех, кто некогда носил желтое. Как видишь, плащ он сменил, пусть даже утратил спину и плечи, на коих носил его.

И впрямь, кость сплошь обросла ярко-зеленым мхом.

Вздохнув, девочка опустилась на камень.

– Это ведь то самое место, да? Тот самый перевал, где на наших глазах сражались две армии? Мне бы его сразу же вспомнить, однако в тот день смотрели мы вон оттуда…

Ищущий взгляд ее скользнул вдоль границы снегов.

– Да, – подтвердил старик Время, – место то самое.

– Помнишь, ты говорил: мир-де наступит, если каждая из сторон попробует больше походить на другую? И императору точно так же сказал.

Мудрец присаживаться не стал (ибо отдыхает Время лишь изредка).

– Верно, дитя мое, верно. Долгие годы огибал я кругом нашу старую Урд и не раз видел: чем сильнее один народ отличается от другого, тем трудней им друг другу довериться. Оттого и посоветовал обеим империям обрести хоть какое-то сходство с врагом. Увы, они и без того сделались слишком схожими. Каждая увидела в моем совете не путь к миру, но хитрость, обещающую победу. Повелитель зеленых воинств, столь грубо отвергший мой совет, сделал это лишь ради того, чтоб я не сумел разгадать его замыслов, а Желтый император переодел легионы в зеленое только затем, чтоб по ним не стреляли, пока они идут вперед.

Девочка вздрогнула.

– А теперь лавры воюют с лианами.

Старик, кивнув, ударил по стволу дерева (а может, по стеблю обвившего его кампсиса) посохом.

– Да. Я поменял им мундиры, – сказал он, – однако остановить войну под силу было только им самим.

Так пришли путники в зеленый Вер, великий город, Гордость Востока, и увидели у ворот караульных, солдат в серебряных латах, и серебряный флаг, реявший над зубцами бартизана. На сей раз они останавливаться в столице не стали. Успокоившаяся сердцем, девочка вышла из великого зеленого города развеселой, беспечной девчонкой – гибкой, длинноногой, ясноглазой, черноволосой, однако, шагая с Временем к дому, все уменьшалась и уменьшалась, и вскоре юноши, попадавшиеся им навстречу, уже не таращились, а улыбались ей вслед. Еще до того, как старая