Обогнув мусорные контейнеры, он подошел к невысокой бетоннойприступочке – четыре ступеньки без перил – поднялся к черному ходу.Зажмурившись на миг, прошептал, обращаясь к тем, кто хранил его последние дни:

– Выручайте, мои хорошие… Насчет души мы подумаем…

И решительно потянул дверь на себя. Незаперта. Короткийтемноватый коридорчик, загибающийся влево. Шаг. Шаг. Шаг. За поворотом –широкий проем справа, оттуда пахнуло жаром и вкусными запахами. Небольшаякухня. Видны две жирные спины, обтянутые белыми халатами, уголок плиты. Родионпрошел мимо, словно бывал здесь сто раз.

Коридорчик вновь поворачивает, на сей раз вправо. Родион находу расстегнул пальто. Опустил руку в карман. Навстречу кто-то шел – из-заугла упала тень. Он не замедлил шага.

Кирочку он узнал мгновенно – несмотря на коротенькое черноеплатье, обильный макияж. С ходу, едва она инстинктивно замерла, расширив глаза,ударил ее рукояткой пистолета в переносицу. Ударившись спиной о стену, онаосела с залитым кровью лицом, длинно, тяжело всхлипнув.

Он звонко вогнал магазин, передернул затвор, снял автомат сремня и перекинул в левую руку. Никакой охраны на пути – видимо, Князьчувствовал себя в безопасности.

Зальчик открылся перед ним неожиданно – Родион дажеотпрянул. Все здесь было словно бы кукольное – дюжина столиков вдоль стен,крохотная эстрада, стойка бара, где одновременно могли примоститься человекатри, не больше. Уютно, надо признать. Хорошо, должно быть, посиживать здесь,будучи хозяином и владыкой…

Столики пусты, кроме одного – за ним и сидел Князь вкомпании двух незнакомых, при галстуках, и тупорылого охранничка, не того, чтосидел в «девятке», незнакомого. Сразу было видно, что это именно охранник –очень уж он не гармонировал с тремя господами в хороших костюмах, сумно-решительными лицами.

За стойкой помещался толстощекий парень в белой рубашке икрасной «киске» в белый горошек. Его тоже следовало сосчитать, чересчурширокоплеч и серьезен для простого бармена…

Родион, мало того, что служил в армии, достаточно поболталсяна сборах, чтобы запомнить нехитрую истину: «В комнату врываются вдвоем –впереди граната, а ты за ней…»

Чека упала на пол с будничным негромким стуком. Сделав шагвперед, он громко окликнул:

– Князь, смерть пришла!

И, убедившись, что его успели увидеть и узнать, широкоразмахнулся, метнул гранату по всем правилам, отпрянул за угол.

Взрыв прозвучал оглушительно, вылетело высокое стекло,обрушиваясь звенящим водопадом, по стенам словно хлестнули десятки кнутов совплетенными в них свинчатками, с отчаянным дребезгом осыпались неисчислимыевисюльки люстры…

Родион прыжком влетел в зал, ставший неузнаваемым – среднееиз трех стекол выбито начисто, люстру смахнуло, разбито зеркало над стойкой, ачудом уцелевшие длинные, кривые почему-то осколки густо заляпаны темно-алым –ага, бармену угодил в лоб шальной квадратик «лимонки», вон он сидит, припав кстене тем, что осталось от головы…

Навстречу бабахнул пистолетный выстрел. Управляемый чужойволей, делавшей невероятно проворным и вертким, Родион без труда уклонился,расставив ноги, полоснул длинной очередью по единственному, кто ухитрилсяуцелеть. И тот, выронив длинный пистолет, скорчившись, опустился на пол. Столиз светлого дерева, за которым они все четверо сидели, был покорежен иполуразбит. Резко повернувшись, так что полы плаща разметались нетопырьимикрыльями, Родион несуетливо, метко принялся палить по трем распластавшимсяфигурам. Две еще дергались, пытаясь встать – и замерли окончательно, потерявшиесходство с людьми из-за копоти и висевшей лохмотьями одежды…

Шевеление слева. Он развернулся в ту сторону как развовремя, чтобы поймать на мушку рослого детину в белой куртке, ошалеловыскочившего откуда-то из-за эстрады. Потянул спуск. Детина повалился ничком,так и не успев вытащить из-под мышки пистолет. На улице слышался визг тормозови крики.

Держа автомат на изготовку, Родион бросился прочь – ужезнакомым коридорчиком. Две грузных поварихи, выскочившие ему навстречу, саминаскочили на короткую очередь. Они падали мучительно долго, и пришлось ждать,пока упадут – закупоривали проход расплывшимися фигурами, как пробки.

Кирочка за это время успела немного прийти в себя – она,цепляясь за стену, пыталась добраться до входной двери… Родион, осклабясь,вогнал ей в спину скупую очередь – в свое время мужской лихости ради научилсяопустошать магазин короткими очередями в два-три патрона. Сэкономил даже –Кирочка уже застыла на полу, а затвор все еще оставался на боевом взводе,значит, были в магазине патрончики…

Вот только автомат ему совершенно ни к чему теперь. Опаснодержать в машине далее, да и патронов там осталось всего ничего… Родион швырнулего на пол рядом с Кирочкой, не спеша снял пальто, сбросил широкий ремень.

Вышел на улицу, торопливо сдирая и пряча в карман резиновыеперчатки. Главное было, как всегда, – не бежать. На балконах и в окнахлюбопытных что-то не видно – знают, наверное, что за соседи им достались, неторопятся высовываться…

Спокойным шагом он добрался до машины. Выехав на улицу, повернулнаправо, чтобы проехать мимо парадного входа в кафе как ни в чем не бывало. Тамуже толпилась изрядная толпа зевак, а вот милиции пока что не было…

Уже привычно пригибая голову, чтобы не треснуться темечком обетонный выступ, Родион спустился в подвал, светя под ноги фонариком, повернулналево. При каждом движении луча во мрак отпрыгивали какие-то черные, длинные,проворные создания, исчезали, слившись с сырой темнотой, и тут же новые на мигвозникали на границе мрака и света, на зыбком рубеже меж явью и нереальностью,колыхались в такт с пульсирующим под черепом упругим комком. Неразличимыешепотки смыкались вокруг, рассыпаясь острыми шорохами и мягким топоткомкрохотных лапок. Кто-то неотступно сопровождал его шаг в шаг, оставаясьнедосягаемым для взгляда, кто-то провел по лицу невесомым, мохнатым, мягким.Волнами накатывали запахи, чересчур быстро сменяя друг друга, чтобы их можнобыло распознать, звон в голове стал неотъемлемой ее частью…

Поставив фонарь в стороне рефлектором вверх, присел накорточки, стал швырять железяки в угол, вызывая обиженное шуршаньеразбегавшихся невидимок, быстрые сумбурные шепотки, замыкавшие его в шипящееполукольцо. Создания с рубежа нереальности шмыгали у ног, подвал, словно темнойводой, был залит под потолок шуршаньем, скрежетом коготков, шебуршеньем тех, нек ночи будь помянутых, – но страха не было, хоть и пробивалось временамизмеиное шелестенье старика: «Джехеннем…»

– Ничего, ребята, ничего, – бормотал он, разбрасываялязгающие железки. – Прорвемся, это для них джехеннем, пусть они ипужаются…

Сумбурчики ответили одобрительным лопотаньем, сжимая кольцо.За спиной высился кто-то тихий, неподвижный, громадный, свой, благосклонновзирающий, вот только стылым холодом от него веяло так, что кожа на затылкенеприятно стянулась. И Родион недовольно пробормотал, отмахиваясь локтем: