Насчет гири на лапе понять было нетрудно – старыйтиранозавр, платя долг, брался помочь, но только в том случае, если у следствияне отыщется улик. Что ж, улики нет ни единой. «Берлога» так и не засвечена, ана свидетельские показания пусть Рыжая не рассчитывает – те, из автобуса, отцародного не опознали бы, тряслись, как желе…

Супруга академика проводила его до двери, великосветскипоклонилась на прощанье, и, прежде чем захлопнулась дверь, Родион расслышалхриплый рев из кабинета:

– Фелиция, друг мой, особый блокнотик волоките!

…Виталик получил режущий, ослепительный удар в лицо, едвараспахнул дверь подъезда. Левой Родион врезал ему под вздох, быстренькоохлопал, переправил себе в карман газовый «Вальтер». Глянув на корчившегося устены парня, легонько пнул под копчик:

– Встать, сука! Пошел наверх! Я тебя тащить не буду…

Из уголка разбитого рта кровь текла на бордовый галстук взолотую искорку, Виталик таращился снизу вверх, именно так, как Родион ипредвкушал, – с животным страхом, растоптанный, смятый.

Потом перед глазами у него сверкнуло лезвие златоустовскогоохотничьего ножа с рукояткой из лакированной березы – узкое, чуть выгнутое,изящное, как изгиб волны на картинах Хокусая. Нож Родион без малейших проблемкупил на толкучке еще вчера. Вид у клинка был самый пугающий – он, скорее, былпредназначен для убийства самого опасного зверя, двуногого.

– Ну? – выдохнул Родион.

Виталик потащился наверх, беспрестанно оглядываясь наРодиона, неотступно сопровождавшего его с ножом наготове. Не сразу попал вскважину ключом. От сильного удара в спину полетел на пол.

Аккуратно прикрыв дверь, не теряя времени, Родион сказал:

– Соню заложил ты. Если бы за нами следили, обязательнопринялись бы в первую очередь за меня. Или за обоих вместе, когда мы приехали…на квартиру. Но они меня нашли не сразу. Потому что Соня моего точного адресане знала… Она тебе позвонила, да? Телефон у тебя, я помню, с автоответчиком. И тыим сказал ее номер…

– Да нет…

– Не ври, – сказал Родион устало. – Другоговарианта просто-напросто нет. Ясно? Его не может быть…

– Ну и сказал! – Виталик тяжело поднялся с пола,упираясь рукой в стену. – А ты бы не сказал на моем месте? Вы мне оба кто,папа с мамой или родные братовья? Когда суют дуло в рот… Вас кто просил ко мнеприходить? Вы ж меня подставили, идиоты…

– Кто такой этот седой? – спросил Родион, не поддаваясьярости.

– Он тебе не по зубам.

– Это не тебе судить, козлик, кто мне по зубам… – сказалРодион. – Ты на него работаешь?

– Никогда я на него не работал.

– Ну, так кто он?

– Зовут его Князь. Не слышал? Деревня… Да не тряси тыножиком… Князь – это из-за волос. Старинная примета дворянской крови – когдаволосы уже седые, а брови еще черные. Он, конечно, не из каких не из дворян, нотак уж прозвали… Не в законе, но авторитет имеет.

– Где его искать?

– Ты что, охренел? – с неподдельным удивлением спросилВиталик. – У него с полета одной пехоты…

– Где – мне – его – искать? – с расстановкой, сквозьзубы спросил Родион, поднимая к лицу Виталика зеркально сверкнувшее лезвие.

– Если жизнь надоела – в кафе «Казачья ладья», часиков спяти вечера. Это его кафешка, она у него, как штаб. Валяй, иди, будет тебесамая короткая русская сказка – зашел Иван-царевич в избушку к Бабе-яге, тамему и звиздец пришел… – Виталик немного успокоился, даже попытался, морщась прикаждом касании, утереть кровь носовым платком. – Можешь на меня сослаться,он не обидится – не ему ж тебя бояться…

Родион ударил его ножом снизу вверх, что есть силы. Лезвиевошло легко, как в воду. Жадно глядя во все глаза, не выдергивая ножа, Родионстоял с ним лицом к лицу, пытаясь не столько увидеть, сколько ощутить уход.

Виталик дернулся, лицо на миг странно исказилось и тут жестало застывше-спокойным, руки бессильно упали, и он обязательно повалился бы,не поддержи его Родион. Еще миг, еще… В широко раскрытых глазах наконецмелькнуло что-то долгожданное – словно гасла искра, словно прозрачное облачкопрошло перед солнцем, словно замутилось стекло.

И тут же все кончилось, Родион так и не обрел желаемого.Перед ним белело нелепое лицо с остановившимся, уже мертвым взглядом,приоткрытым ртом. Досадливо отстранившись, он позволил трупу обрушиться на пол,тщательно обтер платком рукоятку и вышел.

На сей раз Дашенька Шевчук, рыжеволосая стерва, гений сыска,была сама деликатность, так и просилась на многокрасочный плакат с подходящимслучаю названием типа «Милиция – ваш друг и защитник». Она, правда, явилась вштатском, как и все, кто с ней нагрянул, числом полдюжины, но была в довольнострогом темно-синем костюме, с консервативной юбкой, достигавшей колен. И завсе три часа, что шел обыск, ни разу не закурила – хотя, видно было по глазам,чертовски ей этого хотелось. К Родиону обращалась исключительно на «вы», поимени-отчеству либо «гражданин Раскатников» – лишенным малейшей иронии ровнымголосом.

Остальные с ним практически не общались – сноровисто делалисвое дело, проворные, как фокусники. Родион плохо представлял себе их обычнуюпрактику, но сразу заподозрил, что в его отношении приняты некиеэкстраординарные меры:

у высокого очкастого типа в сером костюме с собой оказалосьаж четыре сложных прибора, которыми он прямо-таки вынюхал и квартиру, и гараж,и подвал. Безрезультатно, конечно – Родион не держал дома ничегошеньки извторой жизни. Да и «берлога» (на которую они пока что не вышли) была чиста, всележало в подвале, протертое смоченными в спирте и ружейном масле тряпками состарательностью английского дворецкого, навострившегося обращаться со столовымсеребром. Вдобавок, прежде чем завалить железяками, он посыпал землю смесьютабака с перцем, подстраховавшись и от металлоискателей, и от служебных собак.

В качестве понятых они притащили соседей из квартирынапротив – тишайшую пару пенсионеров, некогда преподававших в университете.Родиона они знали с младенчества, и их физиономии до самого конца обыска неутратили оторопелости. Родион же чувствовал себя прекрасно. Для начала онгромко сообщил двум божьим одуванчикам, что им выпала редкая честьприсутствовать при возрождении бериевских традиций отдельными чересчур прыткимикарьеристами – и при этом столь многозначительно поглядывал на Дашу, что старички,воспитанные на обычной интеллигентской жвачке из Солженицына и тому подобных,очень скоро стали коситься на Дашу с нескрываемым осуждением, громко заявляяпри каждом удобном случае, что помнят Родиона с пеленок, нисколечко несомневаются в его порядочности и, когда их освободят от этой тягостнойобязанности, немедленно сочинят письмо прокурору города, а также СергеюКовалеву (кривозащитнику) и Бутросу Гали. «И ведь сочинят, мышки», –весело думал Родион, пуская дым в сторону Даши. Дашу отношение старичковзадевало ужасно, но она держалась изо всех сил.