Родион испытал какое-то противоестественное любопытство,пытаясь угадать, в чем тут сюрприз. И, когда на лестничной площадке упругогромыхнул взрыв, он испытал скорее радость от того, что угадал правильно – покаавтоматчик зажимал его в углу, внешнюю дверь подорвали. Пресловутый «Ключ» или«Импульс» – он не так давно приобрел изданную в Шантарске пухлую «Азбукумилиционера» и старательно изучил длинный список спецсредств…

Ну и ладненько. Со второй дверью придется повозиться не нашутку, американцы ее сделали не для того, чтобы вылетела от паршивенькогоподрывного заряда… Воспользовавшись тем, что автомат умолк, рухнул на пол ипополз к сумке. В разбитое окно врывался ветерок, шума на улице, вот странно,не было – наверное, оцепили там все…

Даша, сука… Недооценил. Использовала единственнуювозможность взять его с поличным. Это называется – приехали… Он понимал, чтопровалился, что выхода нет, но в душе клокотал ликующий азарт – все-таки онводил их за нос достаточно долго…

Рядом с его головой в пол звучно ударила пуля – оживилисьснайперы на крыше. Поздно, он уже успел втащить сумку за ремень в кухню, самзаполз туда, по-пластунски подобрался к подоконнику, в мертвую зону. Егоперемещение не осталось незамеченным – вновь, длинными очередями, заработалавтомат, кроша стекла кухонного окна, аккуратная кухонька во мгновение окаобрела насквозь сюрреалистический вид – глубокие выбоины на стене, посуда сподвесной полочки валяется на полу в виде разноцветного крошева осколков иосколочков…

А потом? Соскользнут по тросам с верхних этажей, забросаютослепляющими гранатами, рано или поздно подорвут и вторую дверь…

Его прижали плотно. Не высунешься, а о прицельных выстрелахи думать нечего. Так и придется валяться, пока не войдут… Мысль эта быланестерпимой, за ней длинным шлейфом тянулись вовсе уж унизительные картины:бетонные казенные коридоры, камеры, допросы, суд… Вышка. Не стоит обольщаться –даже если докажут только половину исполненных им преступлений, этого хватит…

Слева, под черепом, все сильнее чувствовалось незнакомоенеудобство – пульсирующий шар вел себя как-то иначе, как никогда прежде. ИРодион содрогнулся, осознав, что где-то на дальних подступах крохотной искоркойтлеет страх…

Почему его не схватили, когда шел в кафе? Не знали, что онсобирается делать, в самом деле не следили? Или то, что он в «Казачьей ладье»,Рыжую вполне устраивало?

На улице раздался жестяной, неестественно мощный голос:

– Внимание, Раскатников! Выбросьте оружие в окно и выходитена балкон с поднятыми руками! Гарантируем непредвзятое разбирательство вашегодела!

Надо же, на что вздумали купить… Родион осклабился, сжавшисьв комочек под окном.

– Внимание, Раскатников! – надрывался мегафон. – Увас нет ни единого шанса, бросьте оружие и выходите!

– Сейчас брошу, – сказал он сквозь зубы.

Не сдвигаясь с места, неестественно выгнув руку за спину,ухватил стоявшую под столом бутылку с ацетоном. Вырвал пробку, вылил содержимоев сумку, чиркнул зажигалкой. Взметнулось бледное пламя, пахнуло жаром, ногой онотшвырнул сумку на середину кухни. Занялось на совесть, горели доллары и рубли,в братском единении пылали президенты и «голый на телеге». Чтобы никто непопользовался кровным, трудами нажитым…

Но страх креп. Как сквозь пелену, до него понемногу начиналодоходить, что это – всерьез. Что его поймали. Что он никогда уже не сможетвернуться домой, ходить по улицам, спать с женщинами, есть вкусное…

Мегафон возобновил свои казенные увещевания. Родион неслушал – он пытался понять, что крылось за услышанными позавчера словамимертвой Лики: «Восемнадцатый день…» Почему-то сейчас именно это было самымважным.

Клубы грязно-серого дыма от горящих денег вытягиваловетерком в разбитое окно. Новых взрывов на площадке пока что не последовало.Родион, передвигаясь по-крабьи – боком, на четвереньках, – подобрался ккухонной двери, чтобы осмотреться оттуда со всей возможной осторожностью…

Тупой удар в левую сторону живота швырнул его на пол, едваРодион стал распрямляться. Выстрела не было слышно. Родион пребольно ударилсяголовой, перед глазами взорвались огромные искры, плечо онемело. Под черепомчто-то беззвучно лопнуло, словно бы обдав его с внутренней стороны ливнемнестерпимо горячих капель. В голове образовалась странная пустота. И все же онсообразил, что следует вернуться к окну…

Пополз ногами вперед – «как покойника несут», мелькнуло всознании – упираясь локтями. Перевалившись на бок в непростреливаемой зоне,рванул левой рукой рубашку на животе. Не было ни крови, ни боли – наискось отпупка зияла аккуратненькая дырочка с припухшими чуточку темно-бордовыми краями.Глубоко вдохнул несколько раз – нет, ни малейшей боли…

Сумка догорела, превратившись в бесформенный ком цветасигаретного пепла. От него поднимались многочисленные струйки дыма, тянулогорелой синтетикой, жженой бумагой. И рубли, и доллары пахли, сгорая, вточности как старые газеты…

А боль все не приходила. Он лежал, ошеломленно разглядываяживот, вздымавшийся и опадавший в такт тяжкому, свистящему дыханию. Головаказалась пустой внутри.

Стало удивительно легко, спокойно, безопасно. Разгоравшийсяна дальних подступах страх незаметно погас. Родион вытащил из нагрудногокармана куртки сигареты, сделал первую затяжку, лежа навзничь, улыбаясь впотолок.

Разгадка пришла неожиданно – и следом за ней вернулась былаяясность мышления.

Ничего этого не было.

Ничего.

Все события, разговоры, несообразности и странности легкоукладывались в эту гипотезу, как патроны в обойму И в первую очередь –белоснежный кошмар.

Не было ни осадившей его убежище милиции, ни раны в живот.Не было добычи, ограблений и налетов. Вполне возможно, Соня, как и ее смерть,существовали только в его бредовом сне.

На определенном отрезке пути его жизнь раздвоилась на бред иреальность. Не исключено, Ирину он в самом деле вез домой, а пистолет и вправдуобронил в машине ее вдребезину пьяный муженек. Но после удара головой о стойкудверцы он не доехал до «Поля чудес» и никакого киргиза, соответственно, неграбил. Никого он не грабил и не убивал. Он долгие недели лежал в белоснежнойбольничной палате, не в силах пошевелиться, говорить, мыслить. Бредовые видениязавладели его сознанием и подменили собой реальную жизнь, убедили его, что лишьони и являются жизнью…

В самом деле, разве возможно было столько времени грабить иубивать, не попавшись? Разве возможно было нагромоздить столько преступлений изверств? Родион Раскатников никак не мог этого сделать в жизни. Он лежал вкоме, без сознания, разбив голову, беспомощный, как спеленутый младенец.Временами реальность прорывалась в кошмары, но сама представлялась кошмаром втом мире иллюзий, где он блуждал… восемнадцатый день?