– А ты прав… – пробормотала Дженни, обращаясь явно не к Майклу. – В нём что-то есть…

– Я тебе говорил!.. – Парень хлопнул ладонью по столу. – Я же сразу сказал!..

– Мы зря тратим время, – громко сказала седая дама. – Это бессмысленно, его даже нет в списке.

– Бессмысленно и нелепо, – поддержал её другой пожилой мужчина, без бабочки. – Он совершенно посторонний человек.

– Я вижу актёра, стоит ему войти в дверь, – со значением сказал четвёртый мужчина, темнокожий и полноватый, с короткими усами. – Это – не актёр.

– Нет, я уверен, надо попробовать, – настойчиво сказал молодой парень со щетиной. – Посмотрите, какая мимика! И пластика! Это всего пять минут!

– Нас там ждёт пятьдесят человек, – дама кивнула на закрытые двери.

– Майкл, вы могли бы нам что-нибудь рассказать? – спросила светловолосая Дженни. – Какую-нибудь короткую историю?

– Ну… я стишок знаю. – Майкл переступил с ноги на ногу и взялся за спинку стула.

– Стишок… – сказала седая дама в очках, облокотившись на стол, и приставила палец к виску. – Стишок, – внятно повторила она, вытянув губы, будто слово было каким-то неприличным и она хотела, чтобы оно поскорее оторвалось от них и растворилось в воздухе.

– Из книжки, – пояснил Майкл.

– Можете рассказать? – Щетинистый парень подался вперёд.

Майкл пожал плечами и начал с ходу.

– Трудами изнурён, хочу уснуть. Блаженный отдых обрести в постели.

Горло сжалось – он кашлянул, уставился за окно. Продолжил хрипловато:

– Но только лягу, вновь пускаюсь в путь – в своих мечтах – к одной и той же цели.

Следующий вдох дался с трудом. Думаю о тебе, аж спать не могу. И ни о чём другом, кроме тебя, больше не думается. Засыпая – думаю, спишь ли ты. Просыпаясь – думаю, как ты просыпаешься.

– Мои мечты и чувства в сотый раз идут к тебе дорогой пилигрима, – сказал Майкл.

Сотый. А потом будет двухсотый. Трёхсотый. Тысячный. Пять лет – это тысяча восемьсот дней. Тысяча восемьсот пилигримов собрались дойти до Парижа. Один наебнулся на гонках, и их осталось тысяча семьсот девяносто девять. Тысяча семьсот девяносто девять пилигримов собрались дойти до Парижа… Нескладный какой-то стишок, у Шекспира лучше.

– И, не смыкая утомлённых глаз, – сказал Майкл, – я вижу тьму, что и слепому зрима. Усердным взором сердца и ума во тьме тебя ищу, лишённый зренья…

Чтобы нижняя губа не дрожала, пришлось её прикусить.

– И кажется великолепной тьма, когда в неё ты входишь светлой тенью…

Нет, Джеймс ему в кошмарах не снился. Ему снился дом на тихой улице с фонарями и платанами. Ему снились ночные улицы Бирмингема, холодное зимнее море, жаркие синие глаза и лицо, наклоняющееся сверху с быстрой жадной улыбкой, и тёмные мягкие пряди волос, упавшие прямо на скулы в веснушках. Снились руки, сомкнутые под наброшенной сверху курткой. Снился голос и звонкий смех. Нет, кошмары к нему не приходили. Кошмар начинался тогда, когда Майкл просыпался и вспоминал.

Он замолчал, опустил глаза. Заставил себя закончить:

– Мне от любви покоя не найти. И днём, и ночью – я всегда в пути.

Комиссия молчала так долго, что Майкл подумал, будто что-то случилось. У Дженни глаза были такими огромными, будто она увидела мышь под стулом и сейчас вскочит и завизжит. Седая дама в очках, сцепив сухие пальцы, смотрела в стол. Парень со щетиной хотел сунуть карандаш в рот, чтоб погрызть, но не донёс – так и сидел с открытым ртом, глядя на Майкла. Очнулся, только когда выронил карандаш на стол и все вздрогнули, как от выстрела.

– Ну вот, короче. – Майкл почесал за ухом. – Я пойду. Так, это… Саре что-нибудь передать?..

– Какой Саре?.. – переспросил парень.

– Ну, подруге, – пояснил Майкл. – Только что тут была, до меня.

– Сара Кланкарти?.. – переспросила седая дама и сняла очки, чтобы промокнуть бумажным платочком уголок глаза. – Скажите ей, что она хорошо читала. С большим чувством. Талантливо.

– Ага, – Майкл улыбнулся. – Спасибо. Так я пойду.

– Стойте, – парень со щетиной вскочил, обежал стол, на ходу вытаскивая телефон, – Майкл, оставьте мне ваш номер. И фамилию… Можно?

– Можно, – тот пожал плечами. – Винтерхальтер.

Поздно ночью на Скипворт-роуд горело только три фонаря. Майкл шёл от автобусной остановки, держа руки в карманах. Сначала загулялся с Сарой после кастинга, потом навестил Бобби, пока вернулся обратно – оказалось, уже далеко за полночь. Впереди на своих каблучищах по разбитому асфальту ковыляла Талула. Майкл ускорил шаг, нагнал.

– Привет. Чего хромаешь?.. Случилось что?..

– А, это ты, – она обернулась. – Не волнуйся, просто ногу в мясо натёрла.

У неё были густые фальшивые ресницы, блёстки на веках, кровавая помада на губах и очень усталая улыбка.

– Давай провожу, – сказал Майкл. – Хватайся.

– Давай, – согласилась она, цепляясь за его локоть. – Слушай, кстати… у вас ведь в семье прибавление, да?..

– Сеструха прибавилась, – кивнул Майкл.

– У меня куча детских вещей от Эйнджел осталась. Она из них давно выросла, а я всё никак не соберусь выкинуть или отнести на барахолку… Спроси мать, если она не против – я бы вам отдала. Бесплатно.

– Спасибо… – Он благодарно улыбнулся. – Я спрошу.

– Если она не побрезгует, что это от меня…

– А что ты, не человек, что ли?.. – Майкл пожал плечами. Та вздохнула:

– Не валяй дурака. Ты же понял, о чём я. Она учительница, я шлюха. Есть разница.

Возле своего дома она выпустила его руку, похлопала по плечу.

– Спасибо, что проводил. Спокойной ночи.

– И тебе, – отозвался он. – Привет дочке.

Возле дома Майкла темнота была особенно густой. Фонарей рядом не было, в окнах не горел свет – все спали. Только какая-то тень ворочалась у порога. Майкл остановился, сердце замерло.

– Привет, – хрипло сказал Бран, поднимаясь на ноги. – Я тя ждал. Думал уже, ты до утра не появишься.

– Привет, – сказал Майкл, унимая обиду от разочарования. – Чего ждал?..

Бран вынул квадратную бутылку из-под куртки, сделал глоток из горла.

– Короче, типа, – сказал он, пошатнувшись, и привалился к стене дома. – Как сам?..

– А никак, – спокойно сказал Майкл. – На гонках ёбнулся, как всегда. Три месяца в тюряге, чуть не загремел от семи и выше. Работа пиздой накрылась. Денег нет ни хуя. Надо сестру растить. Кудряшка торчит в Париже, как монумент Виктории. Ты съебался. А ещё я пидор. Заебись год получился.

Бран потёр макушку ладонью. У него отрастали волосы, короткие, как иголки новорождённого ёжика.

– Давай нажрёмся, – предложил он.

– Давай, – равнодушно кивнул Майкл. – Я тогда у тебя заночую.

– Ты, это… – по дороге сказал Бран, опять приложившись к бутылке. – Подцепишь ещё кого-нибудь…

– Щас на хуй пойдёшь, – сказал Майкл.

Он шёл ровно, сунув руки