Да-да, в зелени все было по-другому. В зелени иной разприходилось поступать скверно, чтобы предотвратить что-то куда более скверное.Такое поведение показывает для начала, что ты оказался не в том месте, это самособой, но раз уж ты угодил в омут, так плыви. Он и его ребята из батальонаБраво пробыли с ребятами батальона Дельта всего несколько дней, так что Уиллипочти не пришлось иметь дело с Мейлфантом, но его пронзительный, скрежещущийголос забыть трудно, и он запомнил выкрики Мейлфанта, если во время егобесконечных “червей” кто-то пытался взять назад уже положенную карту: “Нетушки,мудила! Раз пойдено, значит, сыграно!"

Пусть Мейлфант был жопой из жоп, но тут он говорил верно. Вжизни, как и в картах: раз пойдено, значит, сыграно.

Лифт не останавливается на пятом, но Уилли уже давно этогоне опасается. Он много раз опускался в вестибюль с людьми, работающими на одномэтаже с Биллом Шерманом — включая тощего замухрышку из “Всех видовстрахования”, — и они его не узнавали. Должны бы узнать, считал он, должны бы —но не узнавали. Прежде он думал, что дело в другой одежде и гриме, потом решил,что причина — волосы, но в глубине сердца знал, что это не объяснение. Даже ихтупое безразличие к миру, в котором они живут, ничего не объяснило. Ведь он нетак уж сильно изменялся — форменные брюки, десантные сапоги и немножкокоричневого грима — это ведь не камуфляж. Он точно не знает, где искатьобъяснения, а потому по большей части отключает такие мысли. Этому приему, каки многим-многим другим, он научился во Вьетнаме.

Чернокожий паренек все еще стоит у входной двери (теперь оннатянул на голову капюшон своей старой грязной куртки) и трясет перед Уиллисмятым стаканчиком из-под кофе.

Он видит, что фраер с чемоданчиком ремонтника в одной рукеулыбается, и потому его собственная улыбка ширится.

— Не найдется поспособствовать? — спрашивает он мистераРемонтника. — Что скажешь, друг-приятель?

— Скажу, отваливай, блядь ленивая, — говорит ему Уилли, всееще улыбаясь. Паренек пятится, глядит на Уилли широко открытыми ошарашеннымиглазами. Но прежде чем он находит, что ответить, мистер Ремонтник уже прошелполовину квартала и почти затерялся в предпраздничной толпе, сжимая рукой вперчатке большой несуразный чемоданчик.

Он входит в отель “Уитмор”, пересекает вестибюль иподнимается на эскалаторе на бельэтаж, где расположены общественные туалеты.Это единственный момент в распорядке дня, внушающий ему неуверенность, и он незнает почему. Во всяком случае, ничего ни разу не случалось ни до, ни во время,ни после его посещения туалетных комнат отелей (он поочередно использует длясвоих целей минимум двадцать отелей в этой части города). И тем не менее онубежден, что если он вляпается, то случится это в сральне отеля. Ибо то, чтопроисходит там, это не преображение Билла Ширмена в Уилли Ширмена. Билл и Уилли— братья, может, даже близнецы, и переключение из одного в другого ощущаетсячистым и абсолютно нормальным. Однако заключительное преображение в рабочийдень — из Уилли Ширмена в Слепого Уилли Гарфилда — всегда ощущается совсемпо-другому. Что-то по-ночному темное, запретное, почти трансформацияволка-оборотня. Пока все не завершено и он не окажется снова на улице,постукивая перед собой своей белой палкой, ему дано, наверное, ощущать то же,что ощущает змея, после того как сбросила старую кожу, а новая еще незатвердела, не стала привычной.

Он оглядывается и видит, что мужская уборная пуста, если несчитать пары ног под дверью кабинки — второй в длинном ряду, — их тут десяток,не меньше. Мягкое покашливание, шелест газеты. “Ффффф” — благопристойногократенького пердения в туалете дорогого отеля в центральном районе города.

Уилли проходит вдоль всего ряда до последней кабинки. Ставитчемоданчик на пол, запирает дверь на задвижку и снимает красную куртку,одновременно выворачивая ее наизнанку. Изнанка оливково-зеленая. Стоиловывернуть рукава — и она стала фронтовой курткой старого солдата. Шэрон — она ивправду бывает гениальной — купила материю на эту сторону его куртки вармейском магазине, а прежнюю подкладку выпорола, чтобы заменить на эту. Носначала нашила знаки различия старшего лейтенанта, плюс черные полоски сукнатам, где положено быть фамилии и номеру. Потом она выстирала куртку разтридцать, не меньше. Теперь, конечно, знаки различия и нашивки исчезли, номеста, где они были, ясно видны — ткань зеленее на рукавах и левой сторонегруди, узор более четок, и любой ветеран должен сразу понять, что они означают.

Уилли вешает куртку на крючок, спускает брюки, садится,затем поднимает чемоданчик и кладет его на разведенные колени. Открывает,вынимает две половины палки и быстро их свинчивает. Ухватив ее снизу, он, неприподнимаясь, протягивает руку и зацепляет палку за крючок поверх куртки.Затем защелкивает чемоданчик, отрывает кусок бумаги от рулона, чтобы создатьправильный звуковой эффект завершения дела (возможно, без всякой надобности, новсегда лучше обезопаситься, чем потом жалеть), и спускает воду.

Перед тем как покинуть кабинку, он достает очки из карманакуртки, в котором лежит и взятка. Они очень большие и темные — ретро иассоциируются у него с лавовыми лампами и бешеными мотоциклистами из фильмов сПитером Фонда. Однако для дела они в самый раз: отчасти потому, что каким-тообразом помогают людям узнать ветерана, а отчасти потому, что никто не можетувидеть его глаза даже сбоку.

Уилли Ширмен остается в туалете на бельэтаже “Уитмора” точнотак же, как Билл Ширмен остался на пятом этаже в конторе “Специалистов поразведке земель Западных штатов”. Человек, который выходит из кабинки в старойполевой куртке, темных очках, чуть-чуть постукивая перед собой белой палкой,это Слепой Уилли, неизменная фигура на Пятой авеню со времен Джеральда Форда.

Проходя через небольшое фойе бельэтажа к лестнице (слепыеникогда эскалаторами не пользуются), он видит идущую ему навстречу женщину вкрасном блейзере. Благодаря разделяющим их очень темным линзам она обретаетсходство с экзотической рыбой, плывущей в темной от мути воде. Ну и, конечно,дело не в одних очках. К двум часам дня он на самом деле ослепнет, как он икричал, когда его, Джона Салливана и Бог знает скольких еще раненыхэвакуировали из провинции Донг-Ха тогда, в семидесятом. “Я ослеп! — вопил он,даже когда унес Салливана с тропы. Только не так уж чтобы совсем. Сквозьвибрирующую впечатавшуюся в глаза белизну он увидел, как Салливан катается поземле и пытается удержать в животе выпирающие наружу кишки. Он тогда поднял Салливанаи побежал с ним, неуклюже перекинув его через плечо. Салливан был выше и шире,чем Уилли — намного выше и шире, и Уилли понятия не имел, как он мог тащитьтакую тяжесть, но вот тащил же всю дорогу до поляны, откуда Хьюи, будто Божьядесница, вознесли их в небо: господислави вас, Хьюи, господислави, огосподислави вас всех до единого. Он бежал к поляне и вертолетам, а рядомхлестали пули, и части сделанных в Америке тел валялись на тропе, гдевзорвалась мина, или самодельное взрывное устройство, или хрен его знает что.