"Я ослеп”, — вопил он, таща Салливана, чувствуя, чтокровь Салливана пропитывает его форму, и Салливан тоже вопил. Если бы Салливанперестал вопить, сбросил ли бы его Уилли с плеча, побежал ли бы дальше один,стараясь вырваться из засады? Скорее всего нет. Потому что тогда он уже знал,кем был Салливан, совершенно точно знал, кем он был. Он был Саллом из старогородного городка, Саллом, который гулял с Кэрол Гербер в старом родном городке.

"Я ослеп, я ослеп, я ослеп!” — вот что вопил УиллиШирмен, пока волок Салливана, и правда, почти весь мир был взрывно-белым, но они сейчас помнил, как пули просекали листву и стучали о древесные стволы;помнил, как один из ребят, который был в деревне, в начале дня, прижал ладонь кгорлу. Помнил, как кровь струями забила между его пальцами, заливая форму.Кто-то другой из Дельты два-два — его звали Пейгано — ухватил этого поперекживота и потащил мимо шатающегося Уилли Ширмена, который действительно почти ничегоне видел. И вопил "я ослеп, я ослеп, я ослеп”, и вдыхал запах кровиСалливана, ее вонь. А в вертолете эта белизна навалилась на него. Лицо былообожжено. Волосы спалило, кожа на голове была обожжена, а мир был белым. Он былопален и дымился — еще один вырвавшийся из частицы ада. Он думал, что большеникогда не будет видеть, и в этом почему-то крылось облегчение. Но, конечно, онстал видеть.

Со временем.

Женщина в красном блейзере поравнялась с ним.

— Вам помочь, сэр? — спрашивает она.

— Не надо, мэм, — говорит Слепой Уилли. Непрерывнодвижущаяся палка перестает стучать по полу и шарит над пустотой. Покачиваетсявзад-вперед, определяя края ступенек. Слепой Уилли кивает, потом осторожно, ноуверенно шагает вперед, пока не касается перил рукой с несуразным чемоданчиком.Он перекладывает чемоданчик в руку с палкой, чтобы взяться за перила, потомповорачивается к женщине. Он осмотрительно улыбается не прямо ей, а чуть влево.— Нет, благодарю вас, мне нетрудно. Счастливого Рождества.

Он начинает спускаться, постукивая палкой перед собой, легкоудерживая чемоданчик вместе с палкой — он ведь легкий, почти пустой. Попозже,конечно, будет уже не так.

Пятая авеню украшена к праздникам — блеск и сверкание,которые он видит еле-еле. Фонари увиты гирляндами остролиста. Большие магазиныпревратились в разноцветные коробки с рождественскими подарками — вплоть догигантских красных бантов. Венок, не менее сорока футов в диаметре, красуетсяна солидно бежевом фасаде “Брукс бразерс”. Всюду перемигиваются лампочки. Ввитрине “Сакса” модная манекенщица (надменное выражение “а пошел ты, Джек,на…”, почти полное отсутствие грудей и бедер) сидит верхом на мотоцикле“Харли-Дэвидсон”. На ней колпак Санты, мотоциклетная куртка с меховой опушкой,сапоги по колено и больше ничего. С руля мотоцикла свисают серебряныеколокольчики, Где-то неподалеку праздничный хор поет “Тихую ночь” — не самоелюбимое произведение Слепого Уилли, но все-таки куда лучше, чем “Слышишь ли ты,что слышу я”.

Он останавливается там, где останавливается всегда — передсобором св. Патрика через улицу от “Сакса”, пропуская мимо себя потокинагруженных пакетами покупателей. Его движения теперь просты и исполненыдостоинства. Гнетущее чувство в мужском туалете — это ощущение нескладной наготы,которая вот-вот будет выставлена на всеобщее обозрение, — прошло. Никогда он нечувствует себя таким истым католиком, как на этом месте.

Как-никак он был сентгабцем, носил крест, носил облачение,когда приходила его очередь прислуживать у алтаря, становился на колени висповедальне, ел ненавистную треску по пятницам. Во многих отношениях он всееще сентгабец, все три его варианта носят в себе вот это общее — эту его часть,которая прошла через годы и осталась, как говорится, цела и невредима. Только нынчеон не исповедуется, а приносит покаяние и утратил уверенность в том, чтопопадет на Небеса. Нынче он может лишь надеяться.

Он садится на корточки, отпирает чемоданчик и поворачиваетего так, чтобы идущие от центра могли прочесть надпись. Затем вынимает третьюперчатку, бейсбольную перчатку, которую хранит с лета 1960 года. Перчатку онкладет рядом с чемоданчиком. Ничто так не трогает сердца, как слепец сбейсбольной перчаткой, которую он нашел. Господислави Америку.

Последней — и тем более важной — он вынимает картонку,мужественно обрамленную канителью, и ныряет под шнур. Картонка замирает на егополевой куртке.

БЫВШИЙ УИЛЬЯМ Д. ГАРФИЛД, АРМИЯ США

СРАЖАЛСЯ КУАНГ-ТРИ, ТУА-ТЬЕН, ТАМ-БОЙ, А-ШАУ

ПОТЕРЯЛ ЗРЕНИЕ В ПРОВИНЦИИ ДОНГ-ХА, 1970

ГРАБИТЕЛЬСКИ ЛИШЕН КОМПЕНСАЦИЙ БЛАГОДАРНЫМ

ПРАВИТЕЛЬСТВОМ, 1973

ЛИШИЛСЯ КРОВА, 1975

СТЫЖУСЬ ПРОСИТЬ МИЛОСТЫНЮ,

НО ИМЕЮ УЧАЩЕГОСЯ СЫНА

ПОЙМИТЕ МЕНЯ, ЕСЛИ МОЖЕТЕ

Он поднимает голову так, чтобы белый свет этого холодногонависающего снегом дня скользил по слепым выпуклостям его темных очков.Начинается работа, и она тяжелее, чем кто-нибудь может вообразить. Поза — несовсем военная по команде “вольно!” на параде, но похожая. Голову держатьпрямо, глядеть одновременно и на, и сквозь людей, снующих мимо тысячами идесятками тысяч. Руки в черных перчатках держать по швам, ни в коем случае нетеребить ни картонку, ни ткань брюк и не переплетать пальцы. Он должен проецироватьощущение раненой усмиренной гордости. Чтобы не примешивалось ни ощущенияпристыженное™, ни ощущения пристыживания. Он говорит, только если заговорят сним и только если по-доброму. Он не отвечает людям, которые сердито спрашиваютего, почему он не ищет приличной работы или что он имеет в виду, утверждая, чтоего лишили компенсаций. Он не возражает тем, кто обвиняет его в симуляции илипрезрительно отзывается о сыне, который позволяет отцу оплачивать его учение,попрошайничая на уличном углу. Насколько ему помнится, это железное правило оннарушил только раз — душным летом 1981 года. “Где, собственно, учится ваш сын?”— злобно спросила его какая-то женщина. Он не знает, как она выглядела, потомучто шел пятый час и он уже по меньшей мере два часа был слеп как крот, но ончувствовал, как злоба разлетается из нее в разные стороны, будто клопы изстарого матраса. Чем-то она напомнила ему Мейлфанта с его визгливым голосом, неслышать который было невозможно. “Скажите мне где, я хочу послать ему собачьеговно”. — “Не трудитесь, — сказал он, оборачиваясь на звук ее голоса. — Если увас найдется лишнее собачье говно для посылки, так отправьте его ЛБД<Инициалы американского президента Линдона Бейнса Джонсона, 1908-1973.>.“Федсрал экспресс” наверняка доставляет почту в ад, как и в любое другоеместо”.

— Господи, благослови вас, — говорит тип в кашемировомпальто, и его голос дрожит от удивительных эмоций. Но Слепого Уилли они неудивляют. Он ведь наслышался их всех и даже больше. Удивительное число егоклиентов кладет деньги в карман бейсбольной перчатки бережно, с благоговением.Тип в кашемировом пальто бросает свою лепту в открытый чемоданчик, собственно,для того и предназначенный. Пятерка. Рабочий день начался.