Теперь очередь Уилока перестать дышать. А когда он обретаетдыхание, пых-пых-пых в ухе Уилли превращается в ураган: губы полицейского почтикасаются его кожи.

— Это ты про что? — шепчет он. Ладонь ложится на плечеполевой куртки Слепого Уилли. — Нет, ты скажи мне, какого хрена ты несешь?

Но Слепой Уилли продолжает молчать, руки опущены по швам,голова чуть приподнята, внимательный взгляд устремлен в темноту, котораярассеется только, когда свет дня почти угаснет, а на его лице то отсутствиевсякого выражения, в котором многие прохожие видят сокрушенную гордость,мужество, почти сломленное, но все еще живое.

"Не стоит, офицер Уилок, — думает он. — Лед под вамисовсем истончился. Может, я и слепой, но вы-то и вовсе глухой, если не слышите,как он трещит у вас под ногами”.

Рука у него на плече слегка его встряхивает. Пальцы Уилокавпиваются в его кожу.

— У тебя есть приятель, сукин ты сын? И потому завел чертовуманеру совать конверт чуть не в открытую? Твой приятель меня снимает, так?

Слепой Уилли продолжает ничего не говорить; Джасперу, КрасеПолиции, он теперь читает проповедь молчания. Люди вроде офицера Уилока всегдаподозревают самое скверное, если им не мешать. Дать им время — и все.

— Ты со мной, хрен, в игрушки не играй, — говорит Уилокзлобно, но в голосе его проскальзывает обертон тревоги, и рука на курткеСлепого Уилли разжимается. — С января переходим на четыре сотни в месяц, а еслипопробуешь со мной в игрушки играть, я тебе покажу настоящую игротеку. Понял?

Слепой Уилли не говорит ничего. Воздух перестает битьпорывами ему в ухо, и он понимает, что Уилок собрался уйти от него. Но, увы,еще не совсем, потому что мерзкие пых-пых-пых возобновляются.

— Будешь гореть в аду за то, чем занимаешься, — говорит емуУилок. И говорит он с величайшей, почти лихорадочной искренностью. — То, чтоделаю я, когда беру твои грязные деньги, это грех, но простительный — яспрашивал у падре, и это точно, — а вот твой грех, он смертный. Ты отправишьсяв ад и увидишь, сколько подаяний ты там насобираешь.

Слепой Уилли думает о куртке, которую Уилли и Билл иногдавидят на улице. На спине карта Вьетнама, и обычно годы, которые владелец курткипровел там, и еще вот такое заявление: “КОГДА УМРУ, Я ВОЗНЕСУСЬ ПРЯМО НА НЕБО,ПОТОМУ ЧТО Я УЖЕ ОТБЫЛ СВОЕ ВРЕМЯ В АДУ”. Он мог бы передать эту вестьполицейскому Уилоку, но толку никакого не будет. Молчание куда доходчивее.

Уилок удаляется, и мысль Уилли — что он рад этому, вызываетна его губах редкую улыбку. Она появляется и исчезает, как солнечный луч впасмурный день.

Три раза он свертывал купюры в рулончики и сбрасывал монетыс фальшивого дна на настоящее (это просто удобства ради, а не для того, чтобыих прятать) и теперь работает исключительно на ощупь. Он больше не видит денег,не отличает доллар от сотни, но чувствует, что день у него выдался на редкостьудачный. Однако никакого удовольствия эта уверенность ему не доставляет. Онредко его испытывает — Слепой Уилли удовольствия не ищет, — но ощущение чего-тодостигнутого, которое он испытал бы в другой день, подавлено разговором сполицейским Уилоком.

Без четверти двенадцать из “Сакса”, как почти каждый день вэто время, выходит молодая женщина с красивым голосом (Билли она напоминаетДайну Росс) — у нее в руке чашка горячего кофе для него. В четверть первогодругая женщина — не такая молодая и, вероятно, белая — приносит ему чашку сисходящей паром куриной лапшой. Он благодарит их обеих. Белая чмокает его вщеку и желает ему счастливейшего счастливого Рождества.

Однако у дня есть и уравновешивающая изнанка, как случаетсяпочти всегда. Около часа подросток с невидимой компанией приятелей, хохочущих,острящих, дурачащихся вокруг него, сообщает Слепому Уилли из темноты слева отнего, что он косорылый мудак, а потом спрашивает, не потому ли он в перчатках,что обжег пальцы, когда попробовал почитать горячую вафельницу. Он и его дружкиубегают, завывая от смеха над этой бородатой шуточкой. Минут пятнадцать спустякто-то пинает его ногой, хотя, быть может, и нечаянно. Всякий такой раз оннаклоняется к чемоданчику, но чемоданчик на месте. Это город мошенников,грабителей и воров, но чемоданчик на месте, как всегда был на месте и прежде.

И пока происходит все это, он думает об Уилоке.

С полицейским, который был здесь до Уилока, затруднений невозникало; с тем, который будет тут, когда Уилок уйдет из полиции или егопереведут в другой район, тоже, наверное, затруднений не возникнет. Рано илипоздно Уилок слиняет, сгорит или подорвется: это он тоже узнал в зарослях, апока Слепой Уилли должен гнуться, как тростинка на ветру. С той толькоразницей, что и самая гибкая тростинка ломается, если ветер очень сильный.

Уилок требует больше денег, но не это тревожит мужчину втемных очках и полевой куртке: рано или поздно они все требуют больше денег.Когда он только обосновался на этом углу, полицейскому Хэнретти он платил сотнюс четвертью. Хэнретти был из тех, кто сам живет и другим жить дает, и от неговеяло “Олд спайс” и виски, ну совсем как от Джорджа Реймера, участковогополицейского детства Уилли Ширмена. Однако перед тем, как уйти в отставку в1978 году, покладистый Эрик Хэнретти брал со слепого Уилли по двести долларов вмесяц. Соль была в том — усеките, братья мои, что Уилок утром исходил злобой,да, ЗЛОБОЙ, и Уилок сказал, что советовался с падре. Вот что его тревожит, однакобольше всего он встревожен обещанием Уилока выследить его. “Посмотреть, что тыстанешь делать. В кого превратишься. Гарфилд не твоя фамилия. Ставлю долларыпротив пышек”.

"Большая ошибка лезть на истинно кающегося, офицерУилок, — думает Уилли. — Лезть на мою жену и то было бы для вас безопаснее, чемтрогать мою фамилию. Куда безопаснее”.

И все-таки Уилок может выполнить свою угрозу. Что проще, чемвыследить слепого или даже того, чьи глаза различают не только тени? Проще, чемвыследить, как он зайдет в какой-нибудь отель и скроется в мужском туалете?Выследить, как он войдет в кабинку Слепым Уилли Гарфилдом, а выйдет УиллиШирменом? А что, если Уилок сможет выследить его от Уилли до Билла?

Эти мысли возвращают его к утреннему паническому страху, кощущениям змеи, сменившей кожу и еще не свыкшейся с новой. Опасения, что егозасняли в момент получения взятки, поостудит Уилока на некоторое время, но еслион сильно зол, нельзя предвидеть, как он поступит. И это кошмар.

— Бог да поможет тебе, солдат, — доносится голос из темноты.— Жалею, что не могу дать больше.

— Ничего, сэр, — говорит Слепой Уилли, но мыслями он все ещес Джаспером Уилоком, который душится дешевым одеколоном и разговаривал с падрео слепом с картонкой, о слепом, который, по мнению Уилока, и не слепой вовсе.Что он сказал: “Отправишься в ад и увидишь, сколько подаяний там насобираешь”.— Самого счастливого Рождества, сэр, спасибо, что помогли мне.