II

Праздничный день по программе был разделен на две части: налитературное утро, с полудня до четырех, и потом на бал, с девяти часов во всюночь. Но в самом этом распоряжении уже таились зародыши беспорядка. Во-первых,с самого начала в публике укрепился слух о завтраке, сейчас после литературногоутра или даже во время оного, при нарочно устроенном для того перерыве, – озавтраке, разумеется, даровом, входящем в программу, и с шампанским. Огромнаяцена билета (три рубля) способствовала укоренению слуха. «А то стал бы япо-пустому подписываться? Праздник предполагается сутки, ну и корми. Народпроголодается», – вот как у нас рассуждали. Я должен признаться, что сама жеЮлия Михайловна и укоренила этот пагубный слух чрез свое легкомыслие. С месяцназад, еще под первым обаянием великого замысла, она лепетала о своем праздникепервому встречному, а о том, что у нее будут провозглашены тосты, послала дажев одну из столичных газет. Ее, главное, прельщали тогда эти тосты: она самахотела провозгласить их и в ожидании всё сочиняла их. Они должны были разъяснитьнаше главное знамя (какое? бьюсь об заклад, бедняжка так ничего и не сочинила),перейти в виде корреспонденции в столичные газеты, умилить и очаровать высшееначальство, а затем разлететься по всем губерниям, возбуждая удивление иподражание. Но для тостов необходимо шампанское, а так как шампанское нельзя жепить натощак, то, само собою, необходим стал и завтрак. Потом, когда уже ееусилиями устроился комитет и приступили к делу серьезнее, то ей тотчас же иясно было доказано, что если мечтать о пирах, то на гувернанток очень малоостанется, даже и при богатейшем сборе. Вопрос представил таким образом дваисхода: вальтасаровский пир и тосты, и рублей девяносто на гувернанток, или –осуществление значительного сбора при празднике, так сказать, только для формы.Комитет, впрочем, только хотел задать страху, сам же, конечно, придумал третьерешение, примиряющее и благоразумное, то есть весьма порядочный праздник вовсех отношениях, только без шампанского, и таким образом в остатке сумма весьмаприличная, гораздо больше девяноста рублей. Но Юлия Михайловна не согласилась;ее характер презирал мещанскую средину. Она тут же положила, что если перваямысль неосуществима, то немедленно и всецело броситься в обратную крайность, тоесть осуществить колоссальный сбор на зависть всем губерниям. «Должна женаконец понять публика, – заключила она свою пламенную комитетскую речь, – чтодостижение общечеловеческих целей несравненно возвышеннее минутных наслажденийтелесных, что праздник в сущности есть только провозглашение великой идеи, апотому должно удовольствоваться самым экономическим, немецким балком,единственно для аллегории и если уж совсем без этого несносного бала обойтисьневозможно!» – до того она вдруг возненавидела его. Но ее наконец успокоили.Тогда-то, например, выдумали и предложили «кадриль литературы» и прочиеэстетические вещи, для замещения ими наслаждений телесных. Тогда же иКармазинов окончательно согласился прочесть «Merci» (а до тех пор только томили мямлил) и тем истребить даже самую идею еды в умах нашей невоздержнойпублики. Таким образом опять-таки бал становился великолепнейшим торжеством,хотя и не в том уже роде. А чтобы не уходить совсем в облака, решили, что вначале бала можно будет подать чаю с лимоном и кругленьким печением, потом оршади лимонад, а под конец даже и мороженое, но и только. Для тех же, которыенепременно всегда и везде ощущают голод и, главное, жажду, – можно открыть вконце анфилады комнат особый буфет, которым и займется Прохорыч (главныйклубный повар), и – впрочем, под строжайшим надзором комитета – будет подавать,что угодно, но за особую плату, а для того нарочно объявить в дверях залынадписью, что буфет – вне программы. Но утром положили совсем не открыватьбуфета, чтобы не помешать чтению, несмотря на то что буфет назначался за пятькомнат до белой залы, в которой Кармазинов согласился прочесть «Merci».Любопытно, что этому событию, то есть чтению «Merci», кажется придали вкомитете слишком уже колоссальное значение, и даже самые практические люди. Чтоже до людей поэтических, то предводительша, например, объявила Кармазинову, чтоона после чтения велит тотчас же вделать в стену своей белой залы мраморнуюдоску с золотою надписью, что такого-то числа и года, здесь, на сем месте,великий русский и европейский писатель, кладя перо, прочел «Merci» и такимобразом в первый раз простился с русскою публикой в лице представителей нашегогорода, и что эту надпись все уже прочтут на бале, то есть всего только пятьчасов спустя после того, как будет прочитано «Merci». Я наверно знаю, чтоКармазинов-то, главное, и потребовал, чтобы буфета утром не было, пока он будетчитать, ни под каким видом, несмотря на замечания иных комитетских, что это несовсем в наших нравах.

В таком положении были дела, когда в городе всё еще продолжаливерить в вальтасаровский пир, то есть в буфет от комитета; верили до последнегочаса. Даже барышни мечтали о множестве конфет и варенья и еще чего-тонеслыханного. Все знали, что сбор осуществился богатейший, что ломится весьгород, что едут из уездов и недостает билетов. Известно было тоже, что сверхположенной цены состоялись и значительные пожертвования: Варвара Петровна,например, заплатила за свой билет триста рублей и отдала на украшение залы всецветы из своей оранжереи. Предводительша (член комитета) дала дом и освещение;клуб – музыку и прислугу и на весь день уступил Прохорыча. Были и ещепожертвования, хотя и не столь крупные, так что даже приходила мысль сбавитьпервоначальную цену билета с трех рублей на два. Комитет действительно сперва опасался,что по три рубля не поедут барышни, и предлагал устроить как-нибудь билетыпосемейные, а именно, чтобы каждое семейство платило за одну лишь барышню, авсе остальные барышни, принадлежащие к этой фамилии, хотя бы в числе десятиэкземпляров, входили даром. Но все опасения оказались напрасными: напротив,барышни-то и явились. Даже самые беднейшие чиновники привезли своих девиц, ислишком ясно, не будь у них девиц, им самим и в мысль не пришло бы подписаться.Один ничтожнейший секретарь привез всех своих семерых дочерей, не считая,разумеется, супруги, и еще племянницу, и каждая из этих особ держала в рукевходной трехрублевый билет. Можно, однако, представить, какая была в городереволюция! Взять уже то, что так как праздник был разделен на два отделения, тои костюмов дамских потребовалось по два на каждую – утренний для чтения ибальный для танцев. Многие из среднего класса, как оказалось потом, заложили кэтому дню всё, даже семейное белье, даже простыни и чуть ли не тюфяки нашимжидам, которых, как нарочно, вот уже два года ужасно много укрепилось в нашемгороде и наезжает чем дальше, тем больше. Почти все чиновники забрали впереджалованье, а иные помещики продали необходимый скот, и всё только чтобыпривезти маркизами своих барышень и быть никого не хуже. Великолепие костюмовна сей раз было по нашему месту неслыханное. Город еще за две недели былначинен семейными анекдотами, которые все тотчас же переносились ко двору ЮлииМихайловны нашими зубоскалами. Стали ходить семейные карикатуры. Я сам видел вальбоме Юлии Михайловны несколько в этом роде рисунков. Обо всем этом сталослишком хорошо известно там, откуда выходили анекдоты; вот почему, мне кажется,и наросла такая ненависть в семействах к Юлии Михайловне в самое последнеевремя. Теперь все бранятся и, вспоминая, скрежещут зубами. Но ясно было ещезаране, что не угоди тогда в чем-нибудь комитет, оплошай в чем-нибудь бал, ивзрыв негодования будет неслыханный. Вот почему всяк про себя и ожидалскандала; а если уж так его ожидали, то как мог он не осуществиться?