Даже если я не буду магом — это ведь цена за мою свободу? Не буду магом. Не буду…

Даже если не буду!

— Кр-рра! — черная зубастая дрянь пикирует мне на голову, вцепляется когтями. Они ненавидят меня, уж не знаю, почему, мы же одной природы. Я — такое же уродливое противоестественное создание, как эта черная пернатая тварь. Мы должны быть на одной стороне.

Тяжёлые комья земли, повинуясь приказу, взмывают в воздух, градом обрушиваются на ворону.

Моя не-моя магия…

Джейма ворочается у меня на руках, её ресницы подрагивают. Последняя дверь открывается — и я почти что вываливаюсь на воздух. Руки начинают легонько ныть, но тяжесть тела Джей — самая приятная из всех возможных.

Леди стоит, укутанная в плащ, прямая и невозмутимая, как черенок лопаты, а зубастые вороны скачут вокруг неё, точно на каком-то жутком ритуале. Но ничего жуткого объективно нет. Обыкновенный экипаж, живая, нетерпеливо похрапывающая лошадь, возницу мне не видно.

Март. Вечер. Всё нормально. Всё должно быть нормально.

Всё совершенно не нормально!

Я бережно укладываю Джейму внутрь экипажа. Что я делаю? Зачем? Мне не надо. Не хочу. Не хочу!

Клубок размотался. Стал просто нитью, беспомощно лежащей на полу в знак того, что книга окончена или хотя бы глава дописана.

Ничего не могу поделать с этим внутренним приказом. Кажется, печати безмолвия и тишины, слетевшие сразу же после того, как власть зова захватила меня, возвращаются.

Кажется, леди Сейкен — и Джейма — уехали, а я остался один.

Леди могла бы меня добить — что ей стоило? Могла бы приказать бежать за её экипажем — и я бы бежал, пока сам не свалился бы замертво. Но я — только один из многих — не нужен ей.

Даже ей.

И я получил приказ вернуться.

Леди Сейкен уехала, я медленно иду — не по подземному ходу, а к центральным воротам, ощущая, как шаг за шагом спадает с меня оцепенение и две моих части сливаются воедино. Ворота не открываются, и я перелезаю через них. Высоко. Острые металлические верхушки ограды до крови царапают ногу. Но боли нет.

— Кр-рра! — ещё одна пернатая мерзость налетает на меня, и я сворачиваю ей шею, полностью оставаясь в сознании. Думаю почему-то, что теперь я всегда буду оставаться в сознании, что бы ни произошло, что бы я не натворил.

В сознании — и одновременно во сне, в зазеркалье, потому что это — не я. Не настоящий я. Настоящий я любовался Джеймой у потухшего костра. Помогал отцу в кузнице. Хлопал Габриэля по плечу, даже задыхаясь от ревности. Настоящий я — не тот, с искалеченной, как лицо леди Сейкен, душой. Он есть, он хороший, но для него внутри остаётся все меньше места.

Из своего зазеркалья я вижу знакомые образы. Живые люди, мои друзья — точно вырванные полупрозрачные страницы с описанием книжных персонажей. Габриэль. Мэй. Арта. Джард. Бри. Сэм. Демоновы вороны кружат над Академией, их так много, что, кажется, ночь наступает раньше, небо чёрное от крыльев. Габриэль настойчиво о чем-то спрашивает меня. Наверное, ищет Джейму.

Ищет, но не найдёт.

Я знаю, знаю, что с ней произошло и должен хотя бы рассказать им. Что бы они потом со мной не сделали! Никто не знает, что случилось с Джей, кроме меня. Я должен…

Стремительные, словно камни, вороны пикируют вниз. Вцепляются когтями во всех подряд, клюют — или кусают, стараясь вырвать хотя бы кусок живой плоти, хлопают крыльями. От их криков у тех, кто без печатей, голова может разорваться. На нашей стороне магия всех стихий, но их слишком много. Я вижу, как водные маги стегают птиц кислотно-обжигающими струями, как сбивают черные тушки земляные валуны, чувствую мерзкий запах палёных перьев. Но их слишком много и, кажется, становится всё больше.

Я прикрываю глаза.

Что бы сделала Джейма на моём месте? Что-нибудь бы придумала, наверняка. Фальшивые плетения болтаются вокруг меня, пружинят и вращаются, они ненастоящие — но одновременно реальные и мои. Неужели я совсем ни на что не годен?

Открываю глаза и выбрасываю магические нити высоко в воздух, сеть парит надо мной — и вороны, как по команде, смотрят на меня. Оставляют прочих жертв, скачут в мою сторону, взмывают и парят надо мной, как хищные орлы в горах.

Я иду, двигаясь всё быстрее, а они движутся за мной. Ребята что-то кричат мне вслед, но я мотаю головой. Кричу — из последних сил перед тем, как печать безмолвия окончательно захлопнется — чтобы не ходили за мной, что у меня есть план. И они верят мне. Как верила Джейма.

Перехожу на бег. Черная туча принимает форму исполинского клина. Улыбаюсь, представляя, как они там все остолбенели и смотрят в небо.

Я бегу, почти перелетаю через ограду, не чувствуя боли, бегу, бегу, бегу, уводя их прочь, эти демоновы порождения чьего-то желания быть равным богам. Ухожу с ведущей в Академию дороги, углубляюсь в окружающий её лес. Я тренированный и сильный, и из сил выбиваюсь ой как нескоро. Первую подлетевшую птицу я сбиваю просто кулаком. Вторую тоже. Третью.

На каком-то десятке сдаюсь. Нет, не сдаюсь — они сбивают меня с ног. Прикрываю руками лицо, подтягиваю ноги к груди — инстинктивно, я по-прежнему не чувствую боли. Наконец, магическая сеть, разбухшая и растянувшаяся на полнебосвода, обрушивается на землю, размалывая в черно-бурый фарш чудовищную кучу-мала из ворон и меня самого.

Джейма, Джейма, Джейма…

Я смотрю на происходящее словно издалека — и не вижу ничего даже отдалённо напоминающее собственное тело в этом отвратительном кроваво-пернатом месиве.

Ничего.

Джейма, Джейма, Джейма…

Ты об этом никогда не узнаешь, и это хорошо. Ты — справишься, выберешься. Для тебя ещё ничего не закончено.

Ты всегда что-нибудь придумывала.

Придумаешь и на этот раз.

Понятия не имею, какое сейчас время года. Возможно, весна. Возможно, лето. Воздух, проникающий в окна где-то под потолком, кажется тёплым и свежим. Я принюхиваюсь по-собачьи, привстаю на цыпочки в надежде почувствовать хоть немного больше.

Жаль, что маги не умеют делать столько самых разных вещей. Летать. Уменьшаться до размеров лесного ореха. Становиться невидимыми. Проходить сквозь стены… Всё это умеют призраки.

А значит, я всё-таки не призрак.

Впрочем, окончательной уверенности в последнем утверждении у меня нет. Точнее говоря, я знаю, что у меня есть тело, вполне уязвимое смертное тело. Длинные и худые руки и ноги, кожа на локтях и коленях обветрилась и стала шершавой. Отросшие ногти — длинные и острые, длинные, ниже пояса спутанные волосы. Всё такое несуразно тощее и длинное, и одновременно я чувствую себя маленькой-маленькой, будто вернулась в детство.

Кто-то из слуг пытался мне и ногти подстричь, и волосы расчесать — но я вырывалась, один раз огнём заехала, один раз довольно сильно порезалась сама, и эти попытки прекратились. Не хочу, чтобы меня кто-то трогал руками. Не хочу.