Господи, как же ей нужен был мужчина. Но не только для того,чтобы охранять ее и ребенка. Стью привлекал ее, в особенности после ДжессаРайдера. Он был спокойным, деловитым, а самое главное он не был тем, кого ееотец назвал бы «двадцатью фунтами дерьма в десятифунтовом пакете».

Его также тянуло к ней. Она прекрасно знала об этом, начинаяс того первого ленча в пустынном ресторане на День Независимости. На мгновение— на одно краткое мгновение — их взгляды встретились, и между ними прошлажаркая волна. Она полагала, что Стью тоже знает, как обстоят дела, но он ждал,пока она сама примет решение. Она ведь была сначала с Гарольдом и, стало быть,принадлежала ему. Мысль, достойная вонючего самца, но, как она опасалась,окружающий мир снова превратиться в царство вонючих самцов. По крайней мере, навремя.

Если бы только нашелся кто-нибудь для Гарольда, но никто ненаходился, а она боялась, что не сможет так долго ждать. Она подумала о томдне, когда Гарольд неуклюже попытался окончательно утвердить свое право собственностина нее. Как давно это было? Две недели назад? А казалось, что раньше.

Она заснула.

Когда она проснулась, было все еще темно. Кто-то тряс ее заплечо.

Она протестующе забормотала — впервые за эту неделю онаспала спокойно и не видела снов, — а потом неохотно выплыла на поверхность,думая, что уже утро и пора ехать. Но с чего бы это им ехать в темноте? Она селаи увидела, что луна уже зашла.

Ее тряс Гарольд. Выглядел он испуганно.

— Гарольд? Что-то случилось?

Она заметила, что Стью тоже был на ногах. И Глен Бэйтмен, иПерион.

— Марк заболел, — сказал Гарольд.

— Заболел? — переспросила она, и до нее донесся тихий стон стого места, где стояли двое мужчин и Перион. Фрэнни почувствовала, как еезахлестывает черный ужас. Больше всего на свете они боялась болезней.

— Это не… грипп, Гарольд? — спросила она, потому что еслиМарк с запозданием подцепил Капитана Шустрика, то это значило, что с каждым изних может случиться то же самое.

— Нет, это не грипп. Ничего похожего. Фрэн, ты ела этимвечером консервированные устрицы? Или, может быть, во время ленча?

Она попыталась сосредоточиться.

— Да, я съела несколько штук и за ленчем, и за ужином, —сказала она. — Вкус у них был прекрасный. Я очень люблю устрицы. Это пищевоеотравление?

— Фрэн, я просто спрашиваю. Никто не знает, что это такое.Доктора нет дома. Как ты себя чувствуешь? С тобой все в порядке?

— В порядке, только спать хочется. — Но спать ей больше нехотелось. Еще один стон донесся с противоположной стороны лагеря.

— Глен думает, что это аппендицит, — сказал Гарольд.

— ЧТО?

Гарольд только кисло улыбнулся и кивнул.

Фрэн поднялась и подошла к остальным. Гарольд последовал заней печальной тенью.

— Нам надо как-то помочь ему, — сказала Перион. Голос еезвучал механически, словно она уже множество раз повторила эту фразу. Фрэнпосмотрела на Глена, лицо которого выглядело бледным и постаревшим.

— Гарольд сказал, вы считаете, что это аппендицит? —спросила она.

— Я не знаю, — сказал Глен расстроенным и испуганнымголосом. — Конечно, симптомы налицо: у него жар, живот напряжен и вздут,прикосновения причиняют боль…

— Нам надо как-то помочь ему, — снова сказала Перион иразрыдалась.

Глен дотронулся до живота Марка, и тот закричал от боли.Глен отдернул руку так быстро, словно прикоснулся к раскаленной плите, ипосмотрел на Стью и Гарольда с плохо скрываемой паникой.

— Что вы можете предложить, джентльмены?

Гарольд стоял неподвижно, и его кадык ходил взад и вперед,словно в горле у него что-то застряло. Наконец он выпалил:

— Дайте ему немного аспирина.

Перион, сквозь слезы смотревшая на Марка, резко обернулась кГарольду.

— Аспирин? — спросила она тоном яростного удивления. —АСПИРИН? — Голос ее поднялся до визга. — И это все, что ты можешь придуматьсвоей ученой задницей? Аспирин?

Гарольд засунул руки в карманы и посмотрел на нее снесчастным видом, покорно снося упреки.

— Но Гарольд прав, — сказал Стью очень мягко. — В данныймомент ничего, кроме аспирина, у нас нет, Перион. Сколько сейчас времени?

— Вы просто не знаете, что делать! — закричала она на них. —Почему вы не можете честно в этом признаться?

— Четверть третьего, — сказала Фрэнни.

— А если он умрет? — Пери откинула с лица растрепавшуюсякопну золотисто-каштановых волос.

— Оставь их в покое. Пери, — сказал Марк слабым голосом. —Они делают, что могут. Если боль не прекратится, я так или иначе умру. Дайтемне аспирина. Что угодно.

— Я принесу, — сказал Гарольд. — У меня есть немного врюкзаке. Очищенный, — добавил он, словно надеясь на одобрение.

— Нам надо как-то помочь ему, — вернулась Перион к своемузаклинанию.

Стью отвел в сторону Глена и Фрэнни.

— У вас есть какие-нибудь идеи? — спросил он тихо. — У меня,во всяком случае, нет. Она накинулась на Гарольда, но его мысль насчет аспиринабыла примерно раза в два находчивее моих предложений.

Глен вздохнул.

— Может быть, просто кишечник переполнен. Слишком часто мыедим всухомятку. У него подействует живот, и все пройдет.

Фрэнни покачала головой.

— Я так не думаю. Если бы дело было в кишечнике, у него небыло бы жара. Да и живот не вздулся бы.

Казалось, будто в животе у Марка за ночь выросла целаяопухоль. От этой мысли ей стало не по себе. Она не помнила, когда в последнийраз (за исключением снов) ей приходилось испытывать такой страх. Как тамГарольд сказал? Доктора нет дома. Как это точно. Как это ужасно точно. Господи,как они одиноки. Как далеко они ушли по канату, под которым кто-то забылнатянуть страховочную сетку. Она перевела глаза с напряженного лица Глена налицо Стью. И там и там она увидела глубокую боль. В каком-то смысле, — предположилаФрэнни, — так оно и было.

— Что мы будем делать? — безнадежно спросила Фрэнни. Онадумала о своем ребенке, и снова и снова в ее мозгу звучал один и тот же вопрос:«Что если надо будет делать кесарево? Что если надо будет делать кесарево? Чтоесли…»