Гончие далеко, так и рыщут ночами вокруг становища, не боясь даже наших костров. В такую пору детишек, осмелившихся уйти в студеную мглу без отцов, разрывают на части дикие звери. Помни об этом, не забывай!

Видишь, куда я показываю – вон там, прямо над сломанной ветром елью? Это и есть тропа Гончих Псов, так далеко на юге, что еще до того, как мы с тобою уснем, они промчатся сквозь те деревья. Гончие – кобель с сукой, а зовутся они Астероном и Харой. Видишь, о драгоценная Бекка, как скачут они среди мчащихся по небу туч? Тут и Сердце Карла, и Ла Суперба, и спираль Водоворота, и все остальные… Но об этих именах мы с тобой побеседуем, когда снова настанет лето, а ты чуток подрастешь.

Худо придется нам, о драгоценная Бекка, если непослушным Гончим Псам позволят играть с золотой скалкой, солнцем, пока им не надоест. Настанут для нас тогда ночи без дней, а красавица Скульд, Утренняя Звезда зимних месяцев, будет подниматься в небо и прятаться за горизонт, не принося с собой ни единого проблеска утра.

По счастью, рубежи далекого юга стережет мальчик, разъезжающий на козле. Из нашего становища они сейчас не видны, но в скором времени мы их увидим. Возможно, мальчик тот любит нас – по крайней мере, мы всем сердцем на это надеемся. Как бы там ни было, козел его, подобно всем на свете козлам, терпеть не может собак. Посему, едва Гончие подбегут ближе, склоняет он голову, бодает их, гонит обратно, на север, и до будущего года играм их наступает конец.

А может быть, они просто сделали свое дело? Да, пожалуй, так будет вернее. Едва не потерявшая золотой скалки навеки, старуха вновь понимает, с какой важной вещью обошлась столь беспечно, и возвращается к привычным хлопотам. Угадай-ка, о драгоценная моя Бекка, каковы на вид лепешки, вырезаемые ею из теста? Да, я и есть одна из них, но ни в коем случае не единственная! Деревья, скалы, ручьи – все это тоже ее работа, в той же мере, что и мы с тобой. Все на свете слеплено из одного, из ее теста: и лапы кролика, за которым ты нынче гонялась, и ноги, несшие тебя за ним.

Нет, самой старухи в небе не видно, однако там немало других женщин. Их мы вполне можем разглядеть…

Что? Ты видела? Ростом выше самых высоких деревьев? Согбенную и суровую?

Нет, ошибаешься, не быков ты слышала, а рев ее львов. Я и не знал… Да, время сейчас как раз подходящее, сейчас ее можно увидеть. Скалку ее, как я уже говорил, утащили Гончие Псы, и сама она вольна бродить по свету, куда заблагорассудится. Неудивительно, что она тебе улыбнулась. Кто бы не улыбнулся? Однако же… ох, драгоценная моя Бекка, теперь тебе нужно быть осторожной, весьма осторожной всю свою жизнь. Всякому, кто видит подобные вещи, пусть даже в небе, осторожность необходима как воздух. Хорошо еще, что она не заговорила с тобой…

Вот как?

Да, таково ее древнее имя – имя, можно сказать, забытое всеми, кроме меня.

Фауна.

То была Фауна – или, как кое-кто говорит, Бона Деа, пославшая ту волчицу, что… Ладно, это уже пустяки. Сейчас мы зовем ее Природой. Однако ты, о драгоценная Бекка, должна называть ее Фауной, раз уж она так велела. Возможно, она соскучилась по прежнему имени, а солнце – отнюдь не единственная на свете вещь, то покидающая нас, то возвращающаяся. Да, о драгоценная моя Бекка, помню, помню: я говорил, что пока не могу рассказать тебе того, о чем рассказал сейчас. Я говорил так, потому что считал, будто ты еще недостаточно подросла… и ошибся. Если сама Природа сказала: девочка-де уже выросла, значит, так оно и есть. Это известно даже мне, хотя я никогда в жизни не причислял себя к мудрецам.

Имена Гончих Псов я тебе уже называл. У козла имен множество, и лучшее, самое верное из них – Козерог. Говорят, его тоже можно повстречать в лесу или в поле, чаще всего в полдень. Наверное, потому, что к началу ночи ему нужно вернуться на место, в небо. Козерог, Ибекс, аль-Джади – любое из трех имен не подведет, однако беги от него, о драгоценная Бекка, беги со всех ног, не то боднет или еще того хуже!.. Беги от любого козла, а также от всякого человека с козлиными копытами и рогами. Увидишь в песке возле воды отпечаток раздвоенного копыта, немедля поверни прочь. Увидишь его на земле или на небе, знай: он несет нам жару и грозу.

Ну, а теперь ложись-ка, о драгоценная Бекка. Так, лежа на спинке, звезды видны еще лучше. Хочешь увидеть их истинные очертания? Посчитай их.

Вот так, вот и ладно, и одеяльце под бочок подоткнем. Вон Орфей, а вон Арфа. Взгляни, как прекрасны! Правда, мы чаще зовем их Лебедем и Лирой.

Старик? Нет, его имени я тебе не назову. Ни за что, никогда. Меня о том даже не проси. Потерпи немного, и вскоре узнаешь его имя сама. Закрывай глазки.

Вот и славно. Вот и чудесно. Теперь поспи малость, а звезды тебя подождут.

Спи, засыпай.

А о старике и его имени забудь, пока еще можешь. Как рад я, как же я рад, о моя маленькая, драгоценнейшая на свете Бекка, что меня не будет с тобою рядом, когда ты, наконец, узнаешь его…

Из колыбели[6]

Жизней у женщины девять, как и у кошки.

Джон Хейвуд

Звали мальчишку Майкл, однако отец называл его Майком, а мать – Микки. Учительница (отличавшаяся и чувством юмора, и истовой набожностью) в мыслях именовала ученика Неопалимой Купиной, а обращаясь к нему на уроке – Миком, а школьный директор говорил попросту «тот, рыжий», так как способность запоминать имена мальчишек среди его достижений на ниве руководства школой не числилась.

Возясь за прилавком, Майкл наводил порядок на полках, почесывал за ухом Эппи Граф (а Эппи Граф, улыбаясь, мурлыкала), а заодно высматривал еще какую-нибудь книжку, увлекательную не менее чем «Звездные истребители Объединенных флотов», и тут в магазинчик вошла леди преклонных лет. Одета она была в темно-синий костюм, сверкающие черные туфли на каблуках малость пониже, чем у его матери, и просторное, довольно теплое с виду серое пальто, но в тот момент Майкла все это нисколько не заинтересовало. Куда интереснее выглядела сумка в ее руках –