одеяло, смятое Синтихией, лежавшей на койке напротив лицом к переборке, прикидываясь спящей. Дотянувшись до одеяла, он расправил его ладонью, ощупью отыскал одежду, принялся искать нож, однако нож исчез. Хмыкнув, он откинулся назад, насколько позволила узкая койка, и сунул в штаны разом обе ноги.

Снаружи снова забарабанили в люк, лодка закачалась, будто незваный гость отправился искать другой путь в каюту. Сплюнув и в третий раз, он по привычке потянулся к засову, но обнаружил, что засов отодвинут.

– Да дерни ж ты люк посильней, катамит криворукий! Не видишь, крышку заклинило! Дергай сильней и спускайся сюда: я ради тебя наверх не полезу!

Незваный гость, подняв крышку люка, спиною вперед сполз вниз по крутому трапу.

– Башку о бимсы не расшиби.

Пригнув голову, незнакомец повернулся к нему. Рослым он оказался настолько, что пригнуться и вправду имело смысл.

– Ты – капитан Эата?

– Садись на ту койку. Она покамест ничья. С чем пожаловал?

– Но ты – Эата?

– Об этом после поговорим. Может быть. Сначала скажи, что тебе нужно.

– Проводник, знакомый с низовьями.

Эата пощупал рассеченное темя и не ответил ни слова.

– Я слышал, ты – человек смышленый и образованный.

– Не от друзей, это уж точно.

– Мне нужен человек с лодкой. Способный доставить меня вниз по течению Гьёлля и по мере надобности просветить насчет тамошних развалин. Говорят, ты изучил их лучше всякого из ныне живущих.

– Азими, – отрезал Эата. – Азими в день. И за матроса поработать придется: с палубной командой у меня как раз вчера вечером вышла размолвка.

– Может, сойдемся на шести орихальках? Дела там всего на день, а я…

Однако Эата, не слушая его, взглянул на взломанный замок матросского сундучка и расхохотался в голос.

– Ключ-то в кармане лежит! – воскликнул он, крепко стиснув колено рослого незнакомца и чудом не поперхнувшись от хохота. – А штаны вон, на полу!

По плоским равнинам, выровненным самим Гьёллем, река текла медленно, неторопливо, однако ветер, дувший с востока, наполнял широкий гафельный парус так, что лодка Эаты слегка задрала нос. Лучи старого солнца, поднявшегося заметно выше самых высоких башен, рисовали черный силуэт паруса на маслянистой воде.

– Чем ты занимаешься, капитан? – спросил незнакомец. – Чем живешь?

– А всем, за что деньги платят. В дельту груз, в столицу рыбу – с этого и живу.

– Прекрасная лодка. Сам строил?

– Нет, – признался Эата. – Купил. Конечно, к которым ты привык, те побыстрей, попроворнее будут.

Голова до сих пор ныла, да так, что Эате пришлось, облокотившись на румпель, прижать ладонь к виску.

– Да, мне доводилось ходить под парусом по озеру, что от нас к северу.

– А я об этом не спрашивал, – буркнул в ответ Эата.

– Верно. И, по-моему, я тебе даже имени своего не назвал. Зовут меня Симуляционом.

– Подходящее имечко, не сомневаюсь.

Назвавшийся Симуляционом ненадолго отвернулся и сделал вид, будто возится с лебедкой кливер-шкота, чтоб Эата не заметил, как его щеки зарумянились от прихлынувшей крови.

– Когда мы дойдем до заброшенной части столицы?

– Где-нибудь к нонам, если ветер не подведет.

– Даже не думал, что идти туда придется так долго.

– Надо было ближе к низовьям меня нанимать, – усмехнулся Эата. – И это будет только самый краешек мертвых кварталов, а тебе, может, еще дальше нужно.

Незнакомец, приподняв брови, повернулся к нему.

– Неужто столица настолько огромна?

– Огромнее, чем ты способен себе вообразить. Вот эти места, где люди живут – всего-навсего что-то вроде порубежья.

– А известно ли тебе место, где сходятся три широких улицы?

– С полдюжины, если не больше.

– Тогда, наверное, самое южное.

– К самому краю знакомых мне южных земель я тебя доставлю за милую душу, – пояснил Эата. – Только учти: это еще не самый дальний юг.

– Что ж, значит, начнем оттуда.

– Туда мы дойдем не раньше ночи, – предупредил Эата. – К завтрашнему утру еще азими готовь.

Незнакомец согласно кивнул.

– А сейчас мы даже до развалин еще не добрались?

Эата указал в сторону берега.

– Видишь, вон там тряпье на веревках сушится? Значит, людишки в этих местах с голодухи не пухнут – по две, а то и по три рубашки могут себе завести. Дальше к югу такого уже не увидишь: если рубашка или сорочка всего одна, стирают ее нечасто, – зато увидишь над крышами дым кухонных очагов. Еще дальше к югу не увидишь даже дымов. Там и начинается вымерший город. В тех местах люди огня не зажигают вообще: мало ли кого дым на них наведет? Мой прежний наставник называл тамошних обитателей «омофагами». Что означает «поедающие мясо сырым».

Незнакомец замер у борта, не сводя глаз с тряпья на бельевых веревках. Ветер ерошил его волосы, а ветхие, латаные рубашки да юбки махали ему с берега, словно толпы робких, нищих детишек, опасающихся, что он не помашет рукой им в ответ.

– Если уж Автарх о них не заботится, они могли бы объединиться и сами защищать друг друга, – помолчав, сказал он.

– Так они друг дружку больше всего и боятся! Живут они – если можно так выразиться, обыскивая старый город, а добыча там с каждым годом все жиже и жиже. Всякий только и смотрит, чего б у соседа стащить, а если тому повезет с находкой, прикончит его, не задумываясь. Им, знаешь ли, много не нужно. Ножик с серебряной рукояткой – уже, считай, вещь завидная.

Незнакомец, чуть помедлив, взглянул на серебряную оправу собственного кинжала.

– По-моему, здесь можно поближе к берегу взять, – сказал ему Эата. – Вон, видишь, излучина?

Незнакомец навалился на брашпиль, и гик неторопливо пополз вбок.

С правого борта вверх по течению величаво шла таламегия с высокой кормовой надстройкой, сверкая на солнце лазурью и позолотой что твой скарабей. Обогнув излучину, он пошел по ветру, и незнакомец с Эатой замерли, наблюдая (хотя Эата и на собственный парус поглядывать одним глазом не забывал), как реи косых парусов на кургузых мачтах склонились книзу, а после вновь поднялись вверх, расправляя обширные треугольные полотнища нежно-розового шелка. Поднятые из воды и уложенные вдоль бортов, длинные весла исчезли из виду.

– На прогулку в низовья ходили, видами любоваться, – пояснил незнакомцу Эата. – Днем-то оно ничего, не опасно, если с тобой на борту пара крепких парней при оружии и гребцы, которым можно довериться.

– А что за громада вон там, наверху? – спросил незнакомец, указывая чуть выше таламегии, в сторону холма, увенчанного шпилями башен. – Как-то она… словно бы не на месте.

– Эту «громаду» люди зовут Старой Цитаделью, – ответил Эата. – Больше я о ней почти ничего не слыхал.

– Там ведь Автарх наш родился