своего тела. Обычно он обитает в наших мышцах, что удостоверено подписью космоса. И наша жизнь, и наша смерть скреплены печатью Вселенной.

Я очнулся от своих мыслей. Мы проезжали какие-то топкие места, заросшие болота. Иногда попадались мангровые рощи. Слева переливался на солнце Мексиканский залив. День стоял жаркий. То и дело погромыхивали грузовики. На полуострове было много свалок и огромное кладбище старых автомобилей. Наш «кадиллак» остановился, тяжелые дверцы его распахнулись, и мы все вылезли из машины. Наши спутники разбрелись кто куда, рассматривая рельеф местности, пробуя качество грунта. Они уже строили грандиозные планы. В их воспаленном воображении витали хрустальные дворцы и умытые росой сады.

– Скальная порода, – заметил ирландец из Бостона, ковырнув землю передком белой туфли из телячьей кожи. Он уже поведал мне, что никакой он не ирландец, а поляк. Его имя, Кейси, – это английская версия имени Казимир. Он принял меня за бизнесмена. Кем еще может быть человек по фамилии Ситрин? «Ваш брат – гениальный предприниматель и строитель, – сказал он. – Какая у него смекалка!» Его плоское веснушчатое лицо расползлось в наигранной улыбке, которая лет пятнадцать назад покорила всю страну: так улыбался один знаменитый актер. Чтобы состроить такую улыбку, надо вздернуть верхнюю губу, обнажая десны, а самому смотреть на собеседника чарующим взглядом. Лучше всего это удавалось Алеку Шатмару.

Кейси, высокий внушительный мужчина со впалой грудью, напоминал одетого в штатское сыщика из Чикаго. Уши у него были сморщенные, как китайская капуста. Он тщательно выговаривал слова, будто заочно прошел курс английского, читаемый в Бомбее. И тем не менее его говор мне понравился. Я видел, он хочет, чтобы я замолвил за него словечко перед Юликом и понял его. Кейси отошел от дел, поскольку был полуинвалидом и теперь изыскивал способы защитить свое состояние от инфляции. Кроме того, он тосковал от безделья. Лучше делать дела, чем двигаться к смерти. Деньгами не измеришь время.

С тех пор как я погрузился в изучение духовного мира человека, многие вещи предстали передо мной в новом, более ясном и отчетливом свете. Я видел, например, какие демонические страсти скрываются в Юлике. Он взобрался на груду гравия и, делая вид, что обозревает окрестности как будущую строительную площадку, жевал копченые креветки из пакета.

– Ничего, тут есть где развернуться, – говорил он. – Но голова поболит порядком. Начинать надо с расчистки территории. Предвижу проблемы с водой и канализацией, а я даже здешних зональных тарифов не знаю.

– Зато тут можно поставить первоклассный отель, – вставил Кейси. – По обе его стороны – жилые дома с видом на океан, роскошные пляжи, бухта для яхт, теннисные корты…

– Легко сказать! – отозвался Юлик. О, хитроумный, осмотрительный Юлик, мой дорогой братец! Я чувствовал, что его охватил азарт предпринимательства. Этот участок мог принести миллионы. Он набрел на него в тот момент, когда хирурги точили свои ножи. Перед его душой открылись блистательные возможности, но ожиревшее, отяжелевшее, перетрудившееся сердце угрожало свести его в могилу. Стоит только подумать, что пробуждается лучшая часть твоего существа, как в дверь кто-то стучит. Всегда так. В нашем случае этот «кто-то» – Смерть. Я понимаю Юлика, понимаю его стремления. Как же иначе? Я, так сказать, оформил на него пожизненную подписку. Поэтому знал, какой рай он видит на месте этой свалки – башни, окутанные морской дымкой, импортный травяной ковер, умытый росой, окруженные гардениями бассейны, где прекрасные женщины подставляют солнцу свои холеные тела, а вышколенные слуги-мексиканцы в расшитых рубашках вполголоса отзываются: «Si, señora» – «Хорошо, сеньора, обязательно, сеньора». Благо «мокрых спин», то есть эмигрантов, переплывших через Рио-Гранде из Мексики в Штаты, было хоть отбавляй.

Я догадывался, какие у Юлика бухгалтерские книги. Их можно читать как Гомера, они сокровищница литературы. Если зональные тарифы воспрепятствуют его предприятию, он выложит миллион долларов на взятки. Юлик словно носил пышные царские одежды, тогда как меня втиснул в узкий спальный мешок. Однако мне предстояло проснуться для больших дел. Фигурально выражаясь, я пока только закипал. Мне еще надо дойти до точки кипения. Я должен действовать от лица всего человечества. Я отвечаю не только за собственную судьбу, но обязан продолжить дела моих неудачливых друзей, того же фон Гумбольдта Флейшера, которому так и не удалось достичь высшего типа бодрствования. Кончики моих пальцев зудели от нетерпения. Пальцы уже бегали по клавишам духовного инструмента – воображения – в ожидании, когда я буду готов. Еще немного, и раздастся трубный глас, слышимый за пределами Земли, там, в космическом пространстве. Когда в нас проснется спасительная сила воображения, этого мессии будущего, мы сможем открытыми глазами смотреть на жизнь и любоваться земными красотами.

Причина, по которой юлики (и кантебиле) в нашем мире так притягивают меня, проста: эти люди точно знают, чего хотят. Их желания могут быть мелкими, низкими, но они идут к своей цели, не смыкая глаз. На берегу уолденского пруда Торо наблюдал одного из сурков. У того, живого, подвижного, взгляд был пронзительнее, чем у любого окрестного фермера. Грызун спешил нанести ущерб урожаю, который с таким трудом вырастил фермер. Хорошо было Торо восхвалять сурков и насмехаться над фермерами. Но если общество потерпело крупную нравственную неудачу, земледельцу есть отчего впасть в спячку. Или посмотрите на сегодняшний день. Юлику не давали уснуть, а я, полный благих порывов, сознаю, что хороший сон американского детства затянулся у меня на полвека. Даже сейчас я приехал к Юлику затем, чтобы он помог мне снова вернуться в детство, вдохнуть запахи тех давних, добрых, словно приснившихся времен, запахи, которыми был пропитан мой брат. Он смотрел на солнце, быть может, последний раз, а я все еще чего-то от него ждал.

Юлик держался с двумя кубинцами так же учтиво, как поляк Кейси с ним. Они были нужны ему в предстоящих переговорах с владельцами участка. Эти двое хорошо их знали, кое с кем еще в школу ходили, кое-кому, как они намекали, доводились двоюродными братьями. Оба представляли собой знакомый тип карибского плейбоя: хорошо одетые, здоровые, полноватые круглолицые мужчины с голубыми, нередко недобрыми, глазами. Такие играли в гольф, катались на водных лыжах, скакали на норовистых лошадях, увлекались автомобильными гонками, водили двухмоторные самолеты. Они знали французскую Ривьеру, Альпы, Париж и Нью-Йорк, равно как ночные клубы и игорные дома по всей Вест-Индии.

– Горячие ребята, – сказал я Юлику. – И у нас они не утихомирились.

– Сам знаю, что горячие. Но мне надо привлечь их. Сейчас не время мелочиться. Тут на всех хватит.

Еще до того, как мы с Юликом обменялись этими репликами, нам пришлось сделать две остановки. Первая была на