— Вызови полковника, — сказал Гомес. — Дело крайнесерьезное.

— Говорят тебе, он спит, — сказал офицер. — Что это забандит с тобой? — Он мотнул головой в сторону Андреса.

— Это guerrillero из фашистского тыла, у него очень важныйпакет к генералу Гольцу. Генерал командует наступлением, которое должноначаться за Навасеррадой завтра на рассвете, — взволнованно и очень серьезносказал Гомес. — Разбуди полковника, ради господа бога.

Офицер посмотрел на него полузакрытыми глазами, затененнымизеленым целлулоидом.

— Все вы не в своем уме, — сказал он. — Никакого генералаГольца и никакого наступления я знать не знаю. Забирай с собой этого спортсменаи возвращайся в свой батальон.

— Я тебе говорю, разбуди полковника, — сказал Гомес, иАндрес увидел, что губы у него сжались.

— Иди ты знаешь куда, — лениво сказал ему офицер иотвернулся.

Гомес вытащил из кобуры тяжелый девятимиллиметровыйревольвер и ткнул им офицера в плечо.

— Разбуди его, фашистская сволочь, — сказал он. — Разбуди,или я уложу тебя на месте.

— Успокойся, — сказал офицер. — Очень уж вы, парикмахеры,горячий народ.

Андрес увидел при свете настольной лампы, как у Гомесаперекосило лицо от ненависти. Но он только сказал:

— Разбуди его.

— Вестовой! — презрительным голосом крикнул офицер.

В дверях появился солдат, отдал честь и вышел.

— У него сегодня невеста в гостях, — сказал офицер и сновавзялся за газету. — Он, конечно, будет страшно рад повидать тебя.

— Такие, как ты, делают все, чтобы помешать нам выигратьвойну, — сказал Гомес штабному офицеру.

Офицер не обратил внимания на эти слова. Потом, продолжаячитать газету, он сказал, словно самому себе:

— Вот чудная газета!

— А почему ты не читаешь «Эль Дебате»? Вот газета по тебе.

Гомес назвал главный консервативно-католический орган,выходивший в Мадриде до начала движения.

— Не забывай, что я старше чином и что мой рапорт о тебебудет иметь вес, — сказал офицер, не глядя на него. — Я никогда не читал «ЭльДебате». Не взводи на меня напраслины.

— Ну конечно. Ведь ты читаешь «АБЦ», — сказал Гомес. — Армиякишит такими, как ты. Такими кадровиками, как ты. Но этому придет конец.Невежды и циники теснят нас со всех сторон. Но первых мы обучим, а вторыхуничтожим.

— Вычистим — вот правильное слово, — сказал офицер, все ещене глядя на него. — Вот тут пишут, что твои знаменитые русские еще кое-коговычистили. Так сейчас прочищают, лучше английской соли.

— Любое слово подойдет, — со страстью сказал Гомес. — Любоеслово, лишь бы ликвидировать таких, как ты.

— Ликвидировать, — нагло сказал офицер, словно разговариваясам с собой. — Вот еще одно новое словечко, которого нет в кастильском наречии.

— Тогда расстрелять, — сказал Гомес. — Такое слово есть вкастильском наречии. Теперь понял?

— Понял, друг, только не надо так кричать. У нас в штабебригады многие спят, не только полковник, и твоя горячность утомительна. Вотпочему я всегда бреюсь сам. Не люблю разговоров.

Гомес посмотрел на Андреса и покачал головой. Глаза у негобыли полны слез, вызванных яростью и ненавистью. Но он только покачал головой иничего не сказал, приберегая все это на будущее. За те полтора года, за которыеон поднялся до командира батальона в Сьерре, он хранил в памяти много такихслучаев, но сейчас, когда полковник в одной пижаме вошел в комнату, Гомес сталво фронт и отдал ему честь.

Полковник Миранда, маленький человек с серым лицом,прослужил в армии всю жизнь, расстроил свое семейное счастье, утратив любовьжены, остававшейся в Мадриде, пока он расстраивал свое пищеварение в Марокко,стал республиканцем, убедившись, что развода добиться немыслимо (овосстановлении пищеварения не могло быть и речи), — полковник Миранда началгражданскую войну в чине полковника. У него было только одно желание: закончитьвойну в том же чине. Он хорошо провел оборону Сьерры, и теперь ему хотелось,чтобы его оставили там же на тот случай, если опять понадобится обороняться. Навойне он чувствовал себя гораздо лучше, вероятно, благодаря ограниченномупотреблению мяса. У него был с собой огромный запас двууглекислой соды, он пилвиски по вечерам, его двадцатитрехлетняя любовница ждала ребенка, как почти вседевушки, ставшие milicianas в июле прошлого года, и вот он вошел в комнату,кивнул в ответ на приветствие Гомеса и протянул ему руку.

— Ты по какому делу, Гомес? — спросил он и потом,обратившись к своему адъютанту, сидевшему за столом: — Пеле, дай мне,пожалуйста, сигарету.

Гомес показал ему документы Андреса и донесение. Полковникбросил быстрый взгляд на salvoconducto, потом на Андреса, кивнул ему, улыбнулсяи с жадным интересом осмотрел пакет. Он пощупал печать пальцем, потом вернулпропуск и донесение Андресу.

— Ну как, нелегко вам там живется, в горах? — спросил он.

— Нет, ничего, — сказал Андрес.

— Тебе сообщили, от какого пункта ближе всего должен бытьштаб генерала Гольца?

— От Навасеррады, господин полковник, — ответил Андрес. —Ingles сказал, что это будет недалеко от Навасеррады, позади позиций,где-нибудь с правого фланга.

— Какой Ingles? — спокойно спросил полковник.

— Ingles, динамитчик, который сейчас там, у нас.

Полковник кивнул. Это было для него еще одним из совершеннонеобъяснимых курьезов этой войны. «Ingles, динамитчик, который сейчас там, унас».

— Отвези его сам на мотоцикле, Гомес, — сказал полковник. —Напиши им внушительное salvoconducto в Estada Mayor генерала Гольца, толькоповнушительнее, и дай мне на подпись, — сказал он офицеру с зеленымцеллулоидовым козырьком над глазами. — И лучше напечатай на машинке, Пепе. Чтонужно, спиши отсюда, — он знаком велел Андресу дать свой пропуск, — и приложидве печати. — Он повернулся к Гомесу. — Вам сегодня понадобится бумажкаповнушительнее. И это правильно. Когда готовится наступление, надо бытьосторожным. Я постараюсь, чтобы вышло как можно внушительнее. — Потом он сказалАндресу очень ласково: — Чего ты хочешь? Есть, пить?

— Нет, господин полковник, — сказал Андрес. — Я не голоден.Меня угостили коньяком на последнем посту, и если я выпью еще, меня, пожалуй,развезет.

— Ты, когда шел, не заметил, есть ли какие-нибудьпередвижения или подготовка вдоль моего фронта? — вежливо спросил полковникАндреса.