величеств во Францию. — Императрица и супруга президента. — Проблемы этикета. — Обида, нанесенная главе городского совета Парижа. — Истерическая беременность Императрицы

После коронации я имела возможность много общаться с юной императорской четой. Царицу живо интересовал мой Комитет попечения о тюрьмах, а Царю нравилось вспоминать со мной эпизоды своего детства, которое мне было известно лучше, чем большинству людей из его окружения. В целом наши отношения носили искренний, дружеский характер. Кругозор Николая II, что бы там с гордостью ни говорила его мать о прилежании и интересе сына к наукам, в сущности, оставался весьма узким. Выросший в Аничковом дворце[1085], он многие годы почти не покидал его сада, позже, в Гатчине, мало что изменилось, разве что парк был побольше. Император любил гимнастику, спорт и движение на свежем воздухе, но всегда оставался окружен той же обстановкой и теми же товарищами, которых для него выбрала Императрица. Он дольше, чем другие мальчики, носил свой матросский костюмчик и сравнительно поздно распрощался с детством, он медленно развивался. Позднее, когда он поступил на военную службу, его общение с другими офицерами было поверхностно товарищеским, оно не было основано ни на объединяющих их взаимных интересах, ни на желании обмениваться мнениями, да, в сущности, не было никакой разницы во мнениях, так как в его присутствии никто не говорил о чем-нибудь значительном, все болтали только о пустяках. Будучи наследником престола, он никогда не проявлял даже самого слабого интереса к государственным делам и в свои двадцать шесть лет оказался совершенно неподготовленным к управлению гигантской страной. Единственным и незыблемым принципом, усвоенным им с молоком матери, был принцип его абсолютной власти. Он не имел ни малейшего представления о революционном движении, которое всегда подавлялось железной рукой. И хотя степень его подготовки к управлению страной была достойна сожаления, все можно было бы исправить, имей он в супруге более подходящего советника, а в качестве окружения более опытных и надежных чиновников. Нередко мне приходилось читать и слышать упреки в адрес Императора, что он, дескать, был «двуликим Янусом». Но это утверждение ошибочно, так как не раскрывает должным образом его характер. В сущности, он был очень неуверенным в себе человеком; сознавая свою неопытность и недостаточность образования, сразу же начинал сомневаться в правильности принятого решения, хотел отменить его и, если это было невозможно, готов был пойти на любые компромиссы. Нередко случалось так, что министр получал одобрение Императора по предоставленному проекту, но уже спустя пару часов он получал от Императора письмо, в котором тот отменял свое решение. Императрица была очень дружна с Анастасией Николаевной Лейхтенбергской, бывшей принцессой Черногорской. Она очень сочувствовала ей, считая принцессу покинутой своим мужем, проводящим много времени за границей[1086]. Поскольку финансовые дела принцессы были расстроены, Императрица не только утешала ее в ее одиночестве, но и оказывала ей материальную поддержку. Обеих дам теснейшими узами соединила их глубокая религиозность, усилившаяся, когда к ним присоединилась сестра Анастасии, Милица Николаевна, супруга великого князя Петра Николаевича. Милица была очень сведуща в оккультизме и тайных учениях и снабжала Императрицу книгами по индийской философии, которые имелись в ее отлично подобранной библиотеке. Эти книги, возможно, и познакомили Императрицу с мистическими учениями. В ту пору Александра была совершенно здорова, много ездила верхом и как-то даже удивила Императора, когда, одевшись в полковой мундир, произвела смотр уланского полка. Обычно она часто совершала с супругом пешие прогулки, навещая Милицу в ее Сергиевской усадьбе[1087], впрочем, дамы и так виделись каждый вечер. Поскольку в то время меня часто приглашали на завтрак в малый дворец, я имела возможность наблюдать, как веселились их величества.

Из-за слабого здоровья и по совету своего врача я вскоре поехала в Гомбург. Там я засвидетельствовала свое почтение Королеве Фредерике, встретившей меня вопросом: «Вы родственница княгини Куракиной, бывшей придворной дамы Мими (Императрицы Марии Федоровны)?» Затем Королева очень тепло отозвалась о моей матери, и так мы довольно быстро подружились. Среди прочего, она сказала: «Мими и я, мы обе находимся в печальной ситуации, но она счастливее меня, ведь Ники так мил со своей матерью!» Главной чертой характера Королевы-матери было себялюбие. Она едва дождалась смерти свекра[1088], но ее муж[1089] вскоре после восхождения на трон заболел раком и быстро скончался, так что за короткое время правления она не успела получить ни власти, ни влияния. Сын[1090] же с первого дня потеснил мать, запретив ей вмешиваться в государственные дела и посоветовав довольствоваться жизнью в ее резиденции Фридрихсгоф под Гомбургом, где я с ней и встретилась. Она несколько раз приглашала меня к себе на завтрак и рассказывала о семидесятипятилетнем юбилее Королевы Виктории, праздновавшемся в этом году, а также подробно расспрашивала о коронации Александры Федоровны. Она произвела на меня впечатление умной и культурной женщины, но, кажется, страдающей от бесцельности своей жизни. Князя Бисмарка она ненавидела, считая его личным врагом. В следующем 1899 году я побывала на курорте в Карлсбаде, откуда направилась в Рим и остановилась в отеле неподалеку от дома Барятинских. У себя в доме они принимали важных особ из итальянского общества, дипломатов и многих проживающих в Риме русских. Часто по вечерам, после парламентских заседаний, к ним приходили министры и вели интересные живые беседы.

В январе 1900 года состоялся юбилей Папы, и Рим заполонили гости, приехавшие со всех концов света, чтобы поздравить его святейшество Льва XIII. Этот старик, много повидавший на своем веку, прибыл из Ватикана в паланкине и, встав с кресла и повернувшись лицом к собравшимся, благословил их. Невозможно описать воодушевление народа: все вокруг плакали, кричали, махали платками, раздавались даже возгласы: «Viva il Papa Ré!»[1091] После окончания юбилейных торжеств я получила аудиенцию у Папы. Прислуживающий аббат проводил меня в его комнату и удалился. Лев XIII сидел в большом красном кресле, похожем на трон. Я приблизилась к нему и поцеловала руку. Папа указал на маленький, обтянутый красным бархатом табурет, приглашая садиться, и завел со мной беседу, сначала по-итальянски, но очень скоро, к моему большому облегчению, перешел на французский язык. Сначала он выразил удовлетворение по поводу дипломатических связей между Россией и Римом, установленных в Вене князем Лобановым и кардиналом Рамполла. Затем он попросил меня передать Царю свои добрые пожелания и просьбу поддерживать дружелюбные отношения с поляками. Говорил он и об опасности для всего мира, исходящей от учения материализма, считая необходимым выступление всех христиан против этого страшного врага. Папа очень возбужденно и красноречиво обсуждал эту тему.