Напоследок он попросил меня передать Императору заверения в своей поддержке. Выглядел Папа таким исхудавшим и бледным, что я невольно сравнила его с алебастровой лампадой, в которой горел огонь. Огонь этот светился в его глазах, блестевших, словно черные карбункулы. Речь Папы была живой, а движения выдавали итальянский темперамент. Он тщательно подбирал слова, обнаруживая в своих высказываниях большой ум. Еще я была на приеме у Королевы Маргариты[1092], она мне показалась очень образованной женщиной, оказывающей поддержку всем научным, литературным и артистическим начинаниям. Она была большой поклонницей немецкой музыки и с энтузиазмом способствовала ее популяризации в Италии, для чего устраивала у себя по пятницам музыкальные вечера. Ей было известно, что я занимаюсь помощью заключенным, и она много и толково расспрашивала меня об этом, как и вообще о России, где она побывала несколько лет тому назад.

Осенью того же 1900 года Император в Крыму тяжело заболел тифом. Императрица денно и нощно ухаживала за ним, со всей жертвенностью и со знанием дела опытной сестры милосердия, хотя, будучи в положении, должна была думать о своем здоровье. Некоторое время состояние Императора было настолько тяжелым, что министры сочли нужным заранее подготовиться к худшему. В качестве наследника престола они решили выбрать великого князя Михаила Александровича, но лишь до рождения ожидаемого ребенка. Подобные приготовления глубоко оскорбляли и возмущали Императрицу — любящую супругу и мать еще не рожденного ребенка. К счастью, опасения оказались напрасными и беда миновала. Одновременно с Императором заболел и сын дворцового коменданта Гессе[1093]. Милица Николаевна очень беспокоилась за мальчика, а также за Императора, преувеличивая серьезность заболевания обоих. Она постоянно твердила о своем друге, чудесном лекаре докторе Филиппе[1094], который только своими молитвами мог принести больным исцеление. Этот Филипп на самом деле никогда не был врачом, а Французская медицинская академия[1095] считала его не иначе, как шарлатаном. Он жил в Лионе и занимался всякого рода оккультными и спиритическими опытами. К тому же он был масоном. Зимой, когда заболел сын Анастасии Николаевны[1096], Филиппа тут же вызвали в Петербург, чтобы он занялся его лечением. Молодой человек проживал в своих апартаментах на Галерной, и именно там Филипп повстречался с императорской четой, пришедшей навестить больного.

Я была очень удивлена, когда в августе получила телеграмму от княгини Голицыной[1097] с просьбой приехать в Дюнкерк. Из газет я знала о поездке Императора на морские маневры, проходившие в Киле, и о том, что ради умиротворения французов он согласился присутствовать на их маневрах неподалеку от Компьеня. Я не могла поверить в то, что Императрица будет сопровождать своего супруга в поездке, и считала, что это было бы нежелательно по многим причинам. Но Императрица не могла решиться позволить супругу ехать одному. Если бы она воздержалась от поездки, то, вероятно, можно было бы избежать некоторых неловких ситуаций. Мы строили множество предположений о том, как Императрица поведет себя с супругой президента Лубе. Как супруга главы Французской республики мадам Лубе заслуживала всех почестей первой леди, но я достаточно хорошо знала Императрицу, чтобы предвидеть определенные сложности. Как только мы прибыли в Париж, я прочитала в газетах извещение о визите нашего Императора с супругой и о приготовлениях к их приему. Я встретилась с нашим послом, князем Урусовым, и спросила его о предстоящей программе, но он мне ответил, что знает лишь о визите в Компьень, который носит чисто военный характер, и прибавил, что присутствие Императрицы все коренным образом поменяло. «Надеемся, она будет приветливо себя вести», — сказал он, а затем сообщил о просьбе Императора присвоить звание врача какому-то шарлатану по имени Филипп, которая крайне оскорбила членов Французской медицинской академии и которую они резко отклонили. Я пришла в ужас от этой новости и глубоко сожалела, что Император компрометирует себя подобными бестактными действиями. В назначенный день французский президент в сопровождении высших офицерских чинов отправился на пароходе «Ля Франс» навстречу иностранным гостям. Мне было предложено отправиться вместе с ними, но я предпочла дожидаться прибытия императорской четы в гавани. Наш министр иностранных дел граф Ламздорф представил мне господина Делькассe, занимавшего такое же положение во Франции, чьими стараниями свершилось это событие. Погода стояла штормовая, поэтому президент не сумел подняться на российское судно и был вынужден ограничиться тем, что следовал эскортом за своими гостями. После обычных приветствий состоялся большой завтрак, во время которого я сидела рядом с французским министром юстиции мсье Монисом. Мы говорили о том, что здесь, в Дюнкерке, впервые в истории побывал русский Царь Петр Великий, сошедший на эту землю с корабля в сопровождении моего предка, князя Куракина[1098]. После завтрака мы сели на поезд. Императрица устала, ее лицо покраснело, и она жаловалась на головную боль.

При первой же возможности я подошла к Императрице и сообщила, что ее ожидают в Париже и что, если она обманет ожидания парижан, это может нанести французам серьезную обиду и вызовет дурные толки. Однако она ответила: «Нет, нет, мы уже были в Париже, а сейчас приехали только на маневры, et puis, il y a toujours l’histoire de l’argent, qui est si désagréable!»[1099] Я думаю, Императрица намекала на заем, который Россия собиралась просить у Франции[1100], она опасалась, что Франция может рассматривать ее визит как вынужденный. Переубедить ее в этом было невозможно.

В Компьене Императрицу ожидала карета, куда также сели я и две придворные дамы. Император с президентом ехали впереди, за ними следовала наша карета, а позади нас двигалась вся свита. Начинало смеркаться, тут и там стали вспыхивать огни фейерверка, военный оркестр играл поочередно то наш гимн, то «Марсельезу», а народ приветствовал нас криками: «Да здравствует Россия! Да здравствует Франция!» На следующее утро в семь часов мы поехали на маневры. Путь лежал через огромные поля, где на лошадях, в телегах и просто стоя нас приветствовали местные жители. Ликование было огромным, народ кричал: «Да здравствует Россия!», «Да здравствует Царица!» и пару раз даже: «Vive la Dame à gauche!»[1101] Это относилось ко мне, и я потом много раз смеялась над таким необычным приветствием. Поздним вечером мы возвратились в Компьень, уставшие от впечатлений и свежего воздуха. Эти поездки повторялись ежедневно по одному и тому же распорядку. Меня беспокоила мысль о том, что мы мало виделись с мадам Лубе, и мне хотелось, чтобы Императрица хотя бы раз вместо меня пригласила супругу президента поехать на маневры в