– У меня уже заказан билет на ближайший корабль изАлександрии. Я отправлюсь в Неаполь, потом в Барселону. Из Лиссабона отплыву вНовый Свет.

Лицо ее сделалось ýже, черты лица стали резкими. Губыдрогнули, но с них не сорвалось ни слова. И вдруг я увидел, что к глазам ееподступили слезы, и почувствовал, что она хочет меня обнять или хотя быприкоснуться ко мне. Но я отвернулся, сделав вид, что занят чем-то лежащим настоле, и стиснул кулаки, чтобы унять дрожь. Как хорошо, подумал вдруг я, чтоНики унес с собой в небытие свои руки. Если бы он это не сделал, мне пришлосьбы ехать за ними во Францию, прежде чем я смог бы продолжить свой путь.

– Не может быть, чтобы ты ехал к нему! –прошептала она.

К нему?! Как она смеет! Ведь он же мой отец!

– Какой смысл говорить об этом сейчас? Я ужееду! – ответил я.

Она лишь отрицательно качнула головой и подошла к столу.Походка ее была еще более легкой и неслышной, чем у Армана.

– Кто-нибудь из нам подобных отваживался совершатьстоль далекое путешествие и пересекать океан? – спросила она.

– Мне об этом ничего не известно. В Риме говорили, чтонет.

– А вдруг это вообще невозможно? Пересечь океан.

– Возможно. И ты это знаешь.

Ведь прежде мы переплывали моря в обитых пробкой гробах. Игоре тому, кто посмеет меня потревожить.

Она подошла еще ближе и взглянула на меня сверху вниз. Онане в силах была и дальше скрывать боль, исказившую прекрасные черты ее лица. Инесмотря на это, она казалась мне восхитительной. Почему прежде я одевал ее вовсе эти бальные платья, шляпы с перьями и заставлял носить драгоценности?!

– Ты знаешь, как связаться со мной, – сновазаговорил я. Тон мой, однако, не был уверенным, и в голосе звучалагоречь. – Вот адреса моих банков в Лондоне и Риме. Эти банки существуют наземле столько же, сколько и вампиры, наверное. Они и впредь останутся на своихместах. Впрочем, тебе это и так известно…

– Замолчи! – тихо вскрикнула она. – Не смейбольше говорить со мной об этом.

Какая ложь и какое притворство! Она всегда ненавидела такогорода разговоры и никогда не заговаривала на подобные темы сама. Даже в самыхфантастических снах мне не могло присниться, что когда-нибудь все будетпроисходить именно так – что мне придется холодным тоном говорить ей стольнеприятные вещи и ей придется плакать. Мне казалось, что при известии о том,что она уходит, я буду дико вопить от боли, со слезами брошусь к ее ногам.

Мы долго смотрели друг на друга. Я видел, что глаза ее полныслез, а губы вздрагивают.

И в конце концов я потерял всякий контроль над собой.

Вскочив, я бросился к ней и обхватил руками ее хрупкое тело.Я не хотел ее отпускать от себя, как бы она ни боролась. Мы буквально слились вбезмолвном крике и никак не могли оторваться друг от друга. Но я чувствовал,что она не подчинится, что она не растаяла в моих объятиях.

В конце концов она слегка отстранилась и стала гладить меняпо голове обеими руками, потом наклонилась, поцеловала меня в губы и молчаотошла.

– Вот и все, мой дорогой, – сказала она.

Я покачал головой. У меня на душе было столько невысказанныхслов! Но они не были ей нужны, она никогда не нуждалась в моих словах.

Медленно и плавно, грациозно покачивая бедрами, она подошлак двери, которая выходила в сад, и посмотрела сначала на сияющие высоко в небезвезды, потом на меня.

– Ты должен пообещать мне кое-что, – промолвилаона наконец.

Я видел перед собой благородного молодого француза, которыйс грацией, свойственной только арабам, спокойно передвигался по узким улочкам итемным закоулкам сотен городов и бесстрашно посещал такие места, где толькоотъявленные бандиты могли чувствовать себя в относительной безопасности.

– Хорошо, – ответил я, хотя дух мой был совершенносломлен и никакого желания продолжать разговор не было.

Краски померкли. Ночь не казалась мне ни холодной, нижаркой. Мне хотелось сейчас, чтобы она поскорее ушла, однако я не мог дажепредставить, что будет со мной, когда это действительно случится.

– Пообещай мне, что ни при каких обстоятельствах непопытаешься покончить со всем этим, предварительно не повидавшись со мной, неподождав, пока мы снова сможем быть вместе.

В первый момент я был настолько удивлен, что даже ненашелся, что ответить.

– Я никогда не решусь покончить с собой, – наконецответил я, постаравшись вложить в свои слова как можно больше презрения. –А потому с легкостью могу дать тебе такое обещание. Но почему бы и тебе непообещать мне кое-что? Например, что ты скажешь мне, куда направишься отсюда игде я смогу тебя найти… что не исчезнешь бесследно, как если бы ты оказаласьплодом моего воображения…

Я замолчал, почувствовав в собственном голосе просительные идаже истерические нотки. Я не мог представить ее пишущей письмо и отправляющейего по почте, да и вообще делающей что-то такое, что свойственно обыкновеннымсмертным.

– Надеюсь, ты правильно оценил себя и свои силы, –сказала она.

– Я уже ни во что не верю, матушка, – произнеся. – Когда-то давно вы сказали Арману, что верите, будто бескрайние леса иджунгли дадут вам ответы на все вопросы, что звезды смогут наконец открыть вамистинную правду. А я не верю ни во что. И это делает меня гораздо болеесильным, чем вы думаете.

– Тогда почему же мне так за тебя страшно? – чутьслышно спросила она. Лишь по движению губ я смог понять смысл ее вопроса.

– Вы чувствуете, насколько я одинок и как страдаю оттого, что фактически выброшен из жизни. Как горько мне сознавать, что я есть нечто иное, как зло, что я не заслуживаю любви и в то же время так в нейнуждаюсь. Я ужасаюсь при мысли о том, что не имею права раскрыть себя перед кем-либоиз смертных. Но все это не сможет остановить меня, матушка. У меня достаточносил, чтобы вынести все это. Как вы сами сказали, я очень хорошо умею быть тем,кто я есть на самом деле. Время от времени я очень страдаю, только и всего.

– Я люблю тебя, сынок, – сказала она.

Я хотел напомнить ей о так и не данных мне обещаниях, обагентах в Риме, которым она должна писать. Я хотел сказать что-то…

– Сдержи свое слово, – вновь попросила она.

И я вдруг отчетливо понял, что это наши последниепроведенные вместе мгновения. Я знал это, но уже не мог ничего изменить.

– Габриэль! – тихо позвал я ее.