Описать почти неуловимые изменения, происходившие с еелицом, невозможно. Мне не нравилось видеть, что она столь сильно переживает.Это было так не похоже на нее.

– Тебе не кажется, что этот маленький демондействительно хотел помочь ему, когда… отрубил ему руки? Мне кажется, ему былоочень нелегко принять такое решение, а ведь он мог поступить гораздо проще: емуничего не стоило сразу сжечь Ники.

Она кивнула, но выглядела при этом очень несчастной иодновременно, как ни странно, была поистине прекрасна.

– Откровенно говоря, я тоже так считаю, – ответилаона, – но я не думала, что ты согласишься со мной.

– О, я вполне законченное чудовище, чтобы понятьэто, – усмехнулся я. – Ты помнишь, что ты говорила мне много летназад, еще до того, как мы сбежали из дома? Ты сказала мне это в тот день,когда он поднялся к нам вместе с торговцами, чтобы вручить мне красный плащ.Рассказала, что отец Ники так рассердился на него за то, что его сын сталиграть на скрипке, что пообещал переломать ему руки. Тебе не кажется, что раноили поздно судьба все равно настигает нас? Не кажется ли тебе, что, даже будучибессмертными, мы следуем тем путем, который был предначертан нам в смертнойжизни? Ты только представь себе: предводитель общества отрубает ему руки!

В последующие ночи было ясно, что она не собираетсяоставлять меня одного. Я чувствовал, что из-за смерти Ники она готова следоватьза мной куда угодно. Но то, что мы находились в Египте, тоже сыграло свою роль.Как никогда прежде, она была в восторге от древних памятников и руин.

Возможно, для того чтобы заслужить ее любовь, человечестводолжно было погибнуть шесть тысячелетий назад. Хорошо бы сказать ей об этом итем самым слегка ее поддразнить, подумал я, но мысль промелькнула и тут жеисчезла. Эти горы были достаточно древними, чтобы понравиться ей, а воды Нила снезапамятных времен текли в воображении человека.

Мы вместе поднимались на пирамиды, взбирались в объятиягигантских сфинксов. Пристально вглядывались в надписи на уцелевших фрагментахдревних камней. Изучали мумии, которые можно было купить за гроши у местныхворишек, старинные украшения, осколки глиняных и стеклянных сосудов. Опускалируки в воды Нила и смотрели, как пробегают между пальцами струи, вместеохотились на узких улочках Каира. Мы посещали бордели, где, удобно устроившисьна мягких подушках, наблюдали, как танцуют юноши, и наслаждались звукамиэротически возбуждающей музыки, которая на какое-то время заглушала дажепостоянно звучащее в моей голове пение скрипки.

Иногда я вдруг вскакивал и тоже принимался исполнятькакой-то дикий танец под экзотическую музыку, стараясь подражать изящным иполным гибкости движениям танцоров. Завывание рожков и пение лютней заставлялименя забыть обо всем на свете.

Габриэль спокойно сидела, улыбаясь мне из-под припорошенныхземлей полей соломенной шляпы. Мы практически не разговаривали друг с другом.По-прежнему сопровождая меня по ночам в моих блужданиях по Каиру, онаоставалась не более чем холодной и жестокой красавицей с необыкновенно бледнымлицом и испачканными землей щеками. В подпоясанном широким кожаным ремнемсюртуке, с заплетенными сзади в косу волосами, она двигалась с поистинекоролевским достоинством и характерной для вампиров легкостью и грацией. Втемноте я видел, как светится кожа ее изящно очерченных скул и неясно розовеютнежные губы. Она была так прекрасна, и я с болью сознавал, что пройдет немноговремени, и она вновь неизбежно исчезнет.

Однако она оставалась со мной даже тогда, когда я снял длясебя небольшой, но богато украшенный дом, некогда принадлежавший одному измамелюков, с прекрасными изразцовыми полами и изысканными, великолепной работыбалдахинами, свисающими с потолков. Она даже помогала мне сажать бугенвиллеи,пальмы и другие тропические растения, пока мы не превратили двор в маленькийуголок цветущих джунглей. По собственной инициативе она принесла клетки сяркими и нарядными канарейками, попугаями и зябликами.

Габриэль сочувственно кивала, когда я жаловался наотсутствие писем из Парижа и говорил, что неизвестность буквально сводит меня сума, что я с нетерпением жду хоть каких-нибудь вестей из Франции.

Почему Роже мне не пишет? Неужели Париж охвачен восстанием ибезумием? Я надеялся, что страшные события в любом случае не коснутся моейживущей в провинции семьи. Но что, если беда случилась с самим Роже? Почему отнего нет писем?

Она уговаривала меня отправиться вместе с ней вверх по реке.И хотя я с волнением ждал хоть каких-нибудь писем или новостей от английскихпутешественников, я согласился. Мне было приятно, что она позвала меня с собой.В конце концов, она заботилась обо мне, пусть даже по-своему.

Я понимал, что только ради меня она переодевается в чистоебелоснежное белье и свежие сюртуки; ради того чтобы доставить мне удовольствие,тщательно расчесывает свои длинные прекрасные волосы.

Но все это не имело значения. Я тонул, погружался в пустотуи отчетливо сознавал это. Я странствовал по миру словно в тумане и воспринималвсе происходящее как сон.

Мне казалось совершенно естественным, что вокруг себя я вижупейзаж, остающийся неизменным в течение многих тысяч лет, с той поры, когдадревние художники высекали свои рисунки на камнях пирамид египетских фараонов.Я не считал удивительным, что точно так же, как и тогда, растут вокруг пальмы,что крестьяне тем же способом, что и в древности, достают из реки воду и так жепоят ею коров.

Передо мной открывалась картина мира у самых его истоков.

Интересно, бродил ли когда-нибудь по этому песку Мариус?

Мы осматривали гигантский храм Рамзеса, стены которого былисплошь испещрены миллионами миниатюрных изображений. Я не переставал думать обОсирисе, но нарисованные на камне фигуры были мне незнакомы. Мы изучали руиныЛуксора. Лежали рядом в лодке и смотрели на звезды.

На обратном пути в Каир мы любовались статуями-колоссамиМемнона, и Габриэль шепотом рассказывала мне, что точно так же, как мы сейчас,много веков назад римские императоры специально приходили сюда, чтобынасладиться этим великолепием.

– Статуи считались древними уже во времена Цезаря, –рассказывала она, пока мы двигались сквозь холодные пески на верблюдах.

Ночь была необычно тихой, и на фоне иссиня-голубого неба мымогли отчетливо видеть темные силуэты гигантских статуй. Несмотря на то чтосоленые ветры и солнце начисто уничтожили их лица, казалось, что эти немыесвидетели прошедших эпох пристально вглядываются вперед. Их неподвижностьодновременно и пугала меня и вызывала в душе печаль.

В голове у меня крутились те же мысли, что и тогда, когда ястоял перед пирамидами. Древние боги, древние тайны… По спине у меня пробежалхолодок. Однако теперь эти статуи всего-навсего древние стражи, безликиеправители вечности и разрушения.