Почему Роже не написал мне? Что в этой посылке? Почему оназдесь? Отрывочные мысли крутились у меня в мозгу.

Наконец до меня дошло, что я вот уже час сижу в комнате,заваленной всякого рода чемоданами и пакетами, не спуская глаз с посылки, и чтоГабриэль, у которой, видимо, еще не возникло желания в очередной раз исчезнуть,пристально смотрит на меня.

– Пожалуйста, оставь меня одного, – прошептал я.

– Хорошо. Если ты так хочешь… – ответила она.

Мне было очень важно вскрыть посылку, вскрыть и узнать, чтов ней находится. Но мне вдруг показалось важным и другое: представить себе, чтоэта унылая комната – та самая комната в маленьком деревенском кабачке в Оверни.

– Я видел тебя во сне, – вслух произнес я, глядяна посылку. – Мне снилось, что мы вместе путешествуем по миру, только ты ия, и что мы оба сильны, чисты и безмятежны. Мне снилось, что мы пьем кровьтолько негодяев и преступников, как делал это Мариус, а когда оглядываемсявокруг себя, то испытываем печаль и благоговейный страх перед тайнами, которыеоткрылись нам и которыми мы владеем. Но мы полны сил. Мы собираемся жить вечно.И мы беседовали с тобой, наши «разговоры» продолжались, и не было им конца.

Я хотел сказать еще что-то, но горло перехватило, разум мойотказывался произносить слова. Я протянул руку и взял письмо, соскользнувшее сотполированного дерева.

«Как я и опасалась, все закончилось наихудшим образом. НашСтарший Друг, выведенный из себя выходками Нашего Скрипача, в конце концовпосадил его под замок в вашем собственном жилище. В камеру ему была данаскрипка, но Скрипачу отрубили руки.

Вы же знаете, что, когда речь идет о таких, как мы,восстановление конечностей не представляет проблемы. Однако в данном случае НашСтарший Друг спрятал конечности, о которых я вам говорила, и приказал на пятьночей лишить нашего раненого пропитания.

В конце концов, после того как вся труппа обратилась кНашему Старшему Другу, умоляя его возвратить Н. все, что ему принадлежит,просьба была исполнена.

Однако Н., обезумевший от голода и боли – подобные испытанияспособны полностью изменить какой угодно характер, – погрузился внепроницаемое молчание и оставался в таком состоянии довольно-таки долгоевремя.

Наконец он пришел к нам и заговорил только лишь затем, чтобысообщить, что, как положено смертному, он привел в порядок все свои дела. Длянас приготовлены несколько новых, только что им написанных пьес. А мы в своюочередь должны все вместе подготовить для него где-нибудь за городом настоящийдревний шабаш и непременно с ритуальным костром. Если же мы этого не сделаем,он превратит в свой погребальный костер весь театр.

Наш Старший Друг скрепя сердце согласился исполнить егопросьбу. Уверяю вас, такого шабаша вам никогда не приходилось видеть. Когда мывстали в ритуальный круг и запели со всем доступным нам артистизмом древниегимны, то в своих париках и черных гофрированных танцевальных костюмах вампироввыглядели истинными посланцами ада.

– Нам следовало бы сделать это на бульваре, –сказал он. – Да, вот еще. Пошлите это моему создателю.

И с этими словами он вложил в мои руки скрипку. Мы началитанец, призванный помочь в достижении положенного состояния исступления, и яуверена, что никто из нас никогда прежде не был так тронут и не испытывалтакого ужаса, такого горя и печали. Он вошел в огонь.

Понимаю, как подействует на вас эта новость. Но поверьте,что мы действительно сделали все, что было в наших силах, чтобы предотвратитьэто печальное событие. Наш Старший Друг был вне себя от горя. Думаю, вам такжеследует знать, что по возвращении в Париж мы обнаружили, что Н. распорядился отом, чтобы отныне театр официально носил название “Театр вампиров”. К моментунашего приезда эти слова уже были написаны на фасаде. А поскольку героямилучших пьес всегда были вампиры, оборотни и другие не менее сверхъестественныесущества, публика считает новое название очень даже удачным, и никому в головуне приходит его изменить. Оно как нельзя лучше подходит для современногоПарижа».

Когда много часов спустя я вышел на улицу, то увиделпрячущегося в тени прекрасного бледного призрака – некое подобие юногофранцузского путешественника, одетого в испачканную землей белую рубашку икоричневые кожаные башмаки. Лицо его скрывала надвинутая на глаза соломеннаяшляпа с широкими полями.

Я, конечно же, сразу узнал ее и вспомнил, что когда-то мы снею очень любили друг друга, но на какое-то мгновение мне показалось, что я еепочти совсем не знаю или не в силах поверить, что это действительно она.

По-моему, я хотел сказать ей что-то обидное, чтобы ранить иоттолкнуть ее от себя. Но она приблизилась и пошла рядом со мной, и япромолчал. Я просто дал ей письмо, чтобы ничего не объяснять. Она прочла его иобняла меня, совсем как когда-то очень давно, и мы зашагали рядом по темнымулицам.

Запах смерти и очагов, песка и верблюжьего навоза… ЗапахиЕгипта… Запахи страны, в которой ничего не менялось на протяжении вот уже шеститысячелетий.

– Могу я что-нибудь для тебя сделать, дорогой? –шепотом спросила она.

– Нет, ничего, – ответил я.

Я один виноват во всем. Я соблазнил его, сделал тем, кем онстал, а потом бросил там одного. Я заставил его свернуть с пути, который лежалперед ним, и тем самым изменил всю его жизнь. И во тьме неизвестности, лишенныйсобственной человеческой судьбы, он пришел к такому концу.

Позже она стояла и молча наблюдала, как я царапаю на стенедревнего храма очередное послание Мариусу. Я рассказал ему о смерти Никола,скрипача из Театра вампиров, и старался при этом проникнуть в камень так жеглубоко, как мастера Древнего Египта. Эпитафия Ники, веха на пути к забвению,которую никогда и никто не сможет прочесть.

Мне казалось странным видеть ее рядом с собой. Странно было,что она проводит возле меня час за часом.

– Ведь ты не собираешься вернуться во Францию? –спросила она наконец. – Ты не захочешь поехать туда из-за того, что онсделал?

– Ты говоришь о руках? О том, что он отрубил ему руки?

Она взглянула на меня, и лицо ее сделалось вдруг совершенногладким, словно какое-то сильное потрясение лишило его всякого выражения. Новедь она знала. Она читала письмо. Что же ее так потрясло? Быть может, тон,каким были сказаны мои слова?

– Ты думала, что я вернусь туда ради мести?

Она неуверенно кивнула. Она не хотела подсказывать мне этумысль.

– Но как я могу? – сказал я. – Это будетчистейшим лицемерием. Ведь я оставил Ники на их попечение, предоставив имполную свободу действий.