– Их снова тридцать три? – слабым счастливым голосомспросила я, и силуэт розового букета на столе стал неясным, размытым.

– Да, да, – прошептал Дан, – только не мешай мнесейчас, я готов отправиться в путь и заблудиться в тебе.

Я закрыла глаза, предоставив Дану все самые затерянныеуголки моего тела. Его губы осторожно исследовали их, и каждое прикосновениевызывало ослепительную вспышку света и было почти невыносимым. Я чувствовала,как из прохладных губы становятся жаркими, почти обжигающими, оставляя послесебя рубцы незаживающей, неутоленной страсти. Дыхание Дана становилось тяжелым,оно заполняло каждую клеточку моего тела и теперь билось и ревело там, какогонь… Наконец его губы сомкнулись над моими сосками, сразу же ставшимитвердыми, как маленькая галька на побережье его моря, и тогда я не выдержала, японяла – еще секунда, и я просто умру от этой долго сдерживаемой страсти.

– Возьми меня… Возьми меня, пожалуйста… – прерывающимсяголосом шептала я. Но губы Дана не послушались, они вероломно скользнули вниз,они решили измучить, измотать меня, довести до исступления, ранить в самоесердце, как оглушенного боем быка. Теперь прикосновения губ стали похожи навоткнутые в круп бандерильи “подер-а-подер”; на удары кинжалом, на пассыматадора на залитой кровью арене корриды – Дан даже называл мне их в ту ночь наморе, и я запомнила, как запомнила все, что касалось его жизни: изящные, какбудто вышитые бисером слова, похожие на любовь и смерть одновременно, –“вероника”, “паса-де-печо”, “чикуэлинас”, “натураль”… Сейчас он убьет меня –сейчас, сейчас…

– Я больше не могу, я умру, я не вынесу этого… Нупожалуйста…

И тогда он накрыл меня собой, как накрывают детей старойкурткой от летнего теплого дождя, как накрывают платком лицо Христа, чтобывытереть с него пот; как накрывают листьями лопуха сладкие куски дыни, чтобы ихне били осы… Как накрывают волной иссушенный берег… Он накрыл меня, и япочувствовала, что вместе с ним в тело вошла потерянная мною жизнь…

Это продолжалось бесконечно, он вел и вел меня за собой,подталкивая к вершине растрескавшимися от страсти губами, – и я ощущала каждыйизгиб, каждое движение его узкого тела, я отвечала тем же. Спутавшиеся волосы,спутавшиеся губы – я знала, что уже никогда не найду в себе себя – только Дана.

И, когда мы, обессилев, преодолев сумасшедший пик страсти,наконец спустились в долину, так и не смогли распутать ни тел, ни губ, ниволос…

…Я проснулась от поцелуев, совсем других, нежно-утренних, нотоже опасных: в самой глубине этих поцелуев дремала страсть, ей ничего нестоило перегрызть цепь и вырваться на свободу.

– Как ты? – спросил Дан, и совсем рядом я увидела егорасширенные темные зрачки. Он сидел на краю кровати, низко склонившись надомной.

– Я люблю тебя и очень хочу есть… – жалобно сказала я иприжалась к нему лицом.

– Ты не разочарована?

– Разочарована тем, что первым проснулся ты.

– Я вообще не спал. Я смотрел на тебя.

– И что?

– Мне очень хотелось сказать тебе, что я люблю тебя, ноя побоялся разбудить. Пришлось перенести признание на утро.

– Признавайся.

– Я люблю тебя.

– А я хочу есть…

– А я люблю тебя.

Я не могла оторвать взгляда от его сросшихся бровей, отвзъерошенных волос, от губ, которые признавались мне в любви…

– Я передумала. Я не хочу есть. Я хочу тебя.

Я откинула одеяло, и мое тело застыло в ожидании. И он легсо мною рядом, и обнял меня, и все началось – и повторялось снова и снова…

…И снова я сбежала от Дана в сон, только чтобы не потерятьголову, потому что сердце было потеряно навсегда…

И когда я проснулась, Дана опять не было рядом со мной.Опять были сумерки, но теперь он сидел за монитором компьютера. Егососредоточенный затылок притягивал меня как магнит. Я тихонько встала, подошлак нему и обняла за плечи.

– Ты проснулась? – спросил он, сосредоточенновглядываясь в монитор, по которому бежали какие-то строки: все это было дляменя китайской грамотой.

– Нет, все еще лежу в постели и похрапываю в твоихобъятиях. Поужинаем?

– Я уже сожрал половину холодильника. И сейчас сновадолжен уехать. Я ведь просмотрел эту кассету, несколько раз, заставил себя этосделать. Посиди со мной…

Дан взял меня на руки и стал тихонько качать.

– Это ужасно. Я даже представить себе не мог, – по еголицу пробежала тень, – представить не мог… Но, кажется, там есть одна зацепка,один маленький план, ради которого стоит убить не одного человека. Я думаю, мнеудастся его увеличить и списать на дискету.

– Кажется, я знаю, о чем ты говоришь, – просто сказалая.

– О чем?

Мне показалось, что тело его напряглось, – так напрягаетсятело охотника, когда он чувствует, что чужой плешивый ястреб собирается уволочьиз-под носа добычу, которую он выслеживал несколько дней. И никаких лавров емууж точно не достанется…

– Там есть один кадр, когда камера уходит из комнаты,уже после смерти Юленьки. Силуэт автомобиля, две фигурки рядом с ним, но ничегорассмотреть невозможно. Дохлый номер.

Дан внимательно посмотрел на меня:

– Знаешь, я восхищаюсь тобой. Я действительно тобойвосхищаюсь. Только в одном ты не права – такие вещи вполне реально увеличитьпри нынешнем уровне техники.

– Микеланджело Антониони, фильм “Блоу ап”,“Фотоувеличение”, – меланхолично сказала я. – Там один не в меру любопытныйфотограф, типа меня, тоже пояснял нечто необычное… Если случайно обнаруженныйтруп может быть необычным. Вот только при сильном увеличении понять ничегоконкретного невозможно. Черты расплываются и теряют резкость.

– Твой фотожурналист не занимался компьютерами. Сегодняшниетехнологии позволяют произвести увеличение почти без потерь, нужно толькоперегнать изображение на дискету. Этим я и собираюсь заняться сегодня ночью.

– А дома нельзя? – В моем голосе прозвучали ноткиревнивой домохозяйки, я не хотела расставаться с Даном ни на миг.

– Для этого нужно специальное оборудование… Какдумаешь, существуют еще кассеты, дублирующие эту?

– Если бы они существовали, Александра Анатольевичасмели бы совсем другие люди, и поставили бы к стенке они, а вовсе не ДанСикора, – рассудительно сказала я.

– Слушай, ты меня просто потрясаешь! – Дан поцеловалменя. – Тебе нужно работать в ФСБ, а не быть возлюбленной жалкогокомпьютерщика.

– Это ты-то жалкий?!

– Я-то, я-то, – Дан улыбнулся, почти так же, как натаиландской фотографии.

– Тебе понравился Таиланд? – вдруг спросила я.