Рука Виктора дернулась к пиджаку, но почти сразу вернулась на колено. Я видел все как в замедленной съемке.

– Бросай, – сказал он.

– Вик! – охнула Тамара.

Русалка усмехнулась. Виктор дернул плечом:

– Она блефует.

– Да-да, – охотно согласилась фея. – Перепроверь за счет сотен людей. Я еще могу рассказать, как хитро у нас устроена вентиляция.

– Не молчите! – воскликнула Тамара, обратившись к близнецам. – Пожалуйста! Неужели вы считаете правильным то, что она говорит?!

– Отпустите нас, – простонал Фиц. – Пожалуйста… Мы больше не выдержим…

Элиза запричитала, путаясь в языках. Эти стенания меня убивали. Я с трудом поднялся на ноги и, пошатываясь, отвернулся. Пол плыл. Раньше я только слышал о панической атаке, но, кажется, сейчас со мной случилась именно она. Меня трясло. Сердце колотилось в ушах. Близнецы снова ревели, и, слушая этот жестяной звук, этот отпустите-нас-вой, я вдруг почувствовал, как они меня задрали. Их замашки. Их шмотки. Их трепыхания агнцев по поводу и без.

– Да сколько можно?! – рявкнул я, обернувшись. – Сначала вы сбежали с Хольдом! Теперь собираетесь с ней! Вы не пробовали решать проблемы, а не удирать, забив на все?! Так, для разнообразия?!

Близнецы заткнулись и уставились на меня большими, полноводными глазами.

– Ты ничего не знаешь о наших проблемах… – просипел Фиц.

– Да все я знаю! Господи!

И я действительно знал. Я был внимательным слушателем, пока Минотавр с Мару не стали закрывать дверь.

– Я знаю, чем занималась ваша семья! И какое место в этих вещах занимают кровные связи с другими такими семьями! И как ее ради этих связей выдали замуж за какого-то психа! И что по факту ты был в этом замужестве вместо нее! Вот знаю, прикиньте, и всегда знал! А вы что-нибудь знаете? Обо мне? Тамаре?! По-вашему, вы единственные страдальцы в мире, а мы все с небес сюда попадали?! Каким образом то, что вам больно или плохо, оправдывает вашу трусость?!

Я понимал, что срываюсь. Что можно было сказать то же самое, не повышая голоса. Но стоило мне подумать об их чувствах, минуя свои, и меня снова закатывало в ярость.

– Как только он попал в больницу, вы могли поговорить с любым из нас! С кем угодно! Тогда у нас было бы больше времени подумать, как вытащить его оттуда! Но нет: сначала вы сами предпочли оказаться в безопасности! Где вас никто ни в чем не упрекнет! И теперь, один раз услышав, что мы не собираемся его спасать, – один чертов раз! – вы даже не попытались переубедить нас! Поплакали и спрятались за чужой спиной, откуда, конечно, легко кричать про предательство, попивая шампанское!

– Нет… – Элиза задыхалась. – Погоди… Это неправда…

– Да ты что?! – мстительно удивился я. – А мне четко увиделась черта, за которую вы ни ногой. Ведь ваши страдания так невыносимы, вас надо простить и отпустить! А все, что за эти дни пережили мы?! И не только за эти! И не только за дни! Там, где места живого не осталось, уже и не больно, да?! Боже! Да вы реально из другого мира!

Я выкрикнул это – и все сразу встало на свои места. Они не совершали перестановку функций. За них это сделал Хольд. Дедал помог ему – им – провести точную, взвешенную ампутацию прошлого, а вовсе не будущего. Даже со всеми наворотами, дубль-функцией, со способностью копаться в знаниях существа, превосходящего всех нас разом, близнецы по-прежнему считали себя обычными людьми. Они думали, что свободны.

– Господи… – прохрипел я в каком-то предынфарктном состоянии.

– Так мы собираемся его… Спасти?.. – выдавил Фиц на грани моего восприятия.

Меня передернуло от незаслуженного «мы»:

– А как, по-вашему, я собираюсь жить дальше?

Отвернувшись, я зашарил взглядом по стенам. Я хотел уйти. Хотел утра и воздуха. Но за спиной послышались хлопки – сухие и громкие, как залпы пробок. Едва соображая, я обернулся на звук. Русалка аплодировала, стоя у витрины, с отвлеченным, почти зрительским восторгом:

– Там, где не работает холодный расчет, на помощь приходит жаркая искренность. Слукавлю, если скажу, что не чувствую, какое впечатление она произвела.

Я перевел взгляд на близнецов. Слезы размыли их лица, не пожалев ни черточки, но именно сейчас, впервые за вечер, эти честно некрасивые, распозолоченные люди показались мне небезнадежными. Они по-прежнему смотрели его именем. Но теперь – куда надо.

Я повернулся к Виктору и сказал:

– Мне надо подышать. Пожалуйста.

– Ты никуда не пойдешь, – молвила фея.

Мне в жизни не хотелось никого так послать, как ее.

– По правде, – добавила Русалка, – ты – единственный, кто точно не выйдет из этой комнаты еще пару часов.

Виктор устало выдохнул:

– Это еще к чему?

– Надоело игнорировать подарки системы, – прошипела она, сбросив всю манерность и ласковость.

У меня не было сил на новый раунд, поэтому я отвернулся и упрямо пошел к выходу.

– Твоя контрфункция здесь, – догнало меня.

Я даже не споткнулся. Ага, щас.

– Хольд, конечно, видное трепло, – процедил я, не оборачиваясь, – но он даже нам не рассказывает про контрфункции друг друга. Вы знать не знаете, о ком говорите.

И тогда Русалка бросила:

– Криста.

И повторила, неприятно растягивая гласные:

– Криста, как-то ее там по батюшке, Верлибр.

Я остановился и подумал… Громко так, с чувством подумал: чтоб в системе все закоротило на хрен и обвалилось мешаниной слов. Еще я подумал: Романовна. Романовна, твою мать, она.

– О контрфункциях он правда ни-ни, – почуяв, как растрескалось, полила Русалка. – Зато нередко упоминал тебя. А когда двое людей, не зная друг друга, описывают очень похожего человека, я предпочитаю не усложнять и думаю, что у них есть общий знакомый. В конце концов, гетерохромия встречается не так часто, как Хольду кажется, – с его-то выборкой.

Я обернулся и посмотрел в ее черно-белые глаза. Она посмотрела в мои – в каждый по отдельности.

– Тронуть контрфункцию – значит пойти против Дедала, – сообщил Виктор с усталостью человека, застрявшего во временно́й петле. – Системы. Да всего разом. Вам не выкрутиться, если кто-то причинит ей вред.

– Зачем так сразу? – сгримасничала Русалка. – Я сказала это, чтобы все знали: у присутствия мальчика здесь другая оптимизирующая функция. Вы думали, что пришли вместе, ради Хольда, но система привела его отдельно – ради нее. Мальчика стоит отпустить. Девочку стоит утешить. Только теперь, когда в воздухе повеяло, как бы это сказать, сомнением, с такими сахарными нотками надежды, что аж на зубах скрипит, я хочу, чтобы мальчик и все понадеявшиеся знали: девочка уедет домой без судьбоносных встреч.

Я поймал взгляд Виктора. Он был готов сказать: всего одна встреча. Сказать: будет много других. От меня требовалось только кивнуть, чтобы зайти на новый круг этого безумия.

– Но если есть шанс спасти Хольда… – Элиза приподнялась и потянулась к Русалке через спинку дивана.

– Малышики мои, – вновь потеплела та. – Мы не в том положении, чтобы верить в счастливые финалы. Мальчику очень