– Иди. Мы найдем тебя, как закончим.

Русалка видела, что чего-то не видела, – я чувствовал ее пытливый, по пунктиру вскрывающий взгляд.

– Она в баре. В том, который ближе. Ты чуть-чуть не дошел.

Я отвернулся и, пошатываясь, направился к выходу.

– Может быть, чаю? – предложил Виктор уже мимо меня.

– Лучше кофе, – возразила Тамара с едва уловимой щербинкой в голосе.

– А нам виски, – глухо добавил Фиц. – От шампанского голова трещит.

Я слушал, как они заращивали дыру, остающуюся от меня. Уходи, гудел этот пустой разговор. Не оборачивайся. Но я все равно остановился в метре от выхода.

Они заметили это и замолчали. Я развернулся. Чужие взгляды выталкивали меня наружу.

– Михаэль… – простонала Элиза.

– Все в порядке. Я ухожу.

Мы отличались друг от друга во всем, каждой гранью наших жизней. И даже там, где мне чудилось сближающее сходство, Фиц с Элизой оказались другими.

– Ухожу, – повторил я. – Но если вдруг мы больше не увидимся… Знайте, что я знаю. Вы любили его сильнее, чем я.

Удивительно, сколько можно открыть в себе сил, если ни о чем не думать. Сколько решимости и пыла вложить в то, чтобы вместо вежливого просачивания между спинами, простите-извините, нестись сквозь толпу, игнорируя чужое неудовольствие. Если ни о чем не думать и не сомневаться, если оставить сердце коченеть где-то там, в подушках перед кальяном, появляется много новых социальных опций. Например, хамство. Например, грубость.

– Свалите. – Я уперся ладонями в барную стойку.

Фей было четверо. Они сидели на углу, как попугаи на ветке, сомкнувшись длинными цветастыми боками. Я узнал блондинку по центру с прической-безе. Криста сидела рядом. Впрочем, от сидела там был только стул.

– Вот это кого-то попутало! – фыркнула крайняя из фей, вся в блестках и бахроме. – Чеши-ка, школьничек, пока не огреб.

Но блондинка широко ухмыльнулась и толкнула Кристу плечом:

– Крыся, ты его знаешь?

Меня передернуло:

– Не смей называть ее так.

Фея сощурилась и затянула, как ножом по стеклу:

– Кры-ы-ыся…

Приподнявшись на локтях, Криста посмотрела на меня и не то чтобы увидела. В ее мутных, густо затушеванных глазах не было ни проблеска сознания. Где она. Кто я. Что у нее спрашивают.

– По-твоему, я спустился сюда, чтобы вас поуговаривать?! – рявкнул я, пытаясь перекричать музыку.

Фея поиграла голыми плечами:

– Я думала, в туалет!

Оттолкнувшись от стойки, я поднял голову и посмотрел на балконы. Я догадывался, что Русалка продолжает следить за мной по ту сторону тонированного стекла. Эти четверо были ее постскриптумом.

– Если вы не уйдете, я вернусь туда! Но если я вернусь, Русалка не получит того, что хочет! Это я вам обещаю!

Все, кроме блондинки, проследили за моим взглядом и насмешки подрастеряли в калибре. Феи сверились друг с другом. Криста наконец увидела меня и теперь пыталась проморгать, порхая ресницами, как археологической кисточкой по тонкокостной реальности. Вскоре ее губы разошлись в беззвучном, но выпуклом:

– Вау.

– Вау, – согласился я.

Криста сонно потерла глаза. На щеках порохом осела косметика.

– Ладно, Крысь, мы фоткаться! – Блондинка стекла со стула. – Как нащебечешься, найди нас! Будем, где кубы!

Брезгливо кривясь, феи подхватили коктейли и расползлись в разные стороны. Криста смотрела им вслед, притормаживая секунд на десять. Я подождал, пока она прогрузится, подошел, сел рядом. Криста заглянула в бокал и что-то пробормотала. Я придвинулся, пытаясь расслышать хоть слово.

– …мала, ты уехал уже, – донеслось до меня.

Я смотрел на нее, как на выбросившегося из моря кита. Я понятия не имел, что с ней, столь безнадежно пьяной, делать.

– Давай выйдем! Тут очень шумно!

Криста помотала головой. Я молча отобрал бокал. От подтопленного крошева льда тянуло ударной дозой спирта. Отвернувшись, я отставил бокал на край, а когда вернулся, Криста уже целиком растеклась по столешнице.

– Пойдем. Пожалуйста. Я вызову тебе такси.

Не поднимаясь, она повернула голову и посмотрела на меня. Я вытянул из ее волос нить серпантина.

– Я так злюсь на тебя… Только не помню, почему.

Я вздохнул. Я помнил за нас обоих:

– Как мама?

Криста безучастно моргнула:

– Он забрал ее…

– В больницу?

Она ответила мелкой дрожью ресниц. Пустоту между ребер кольнуло. Я слез со стула, приобнял Кристу за плечи.

– Иди сюда, – прошептал, разворачивая к себе. – Вот, да. Я тут. Ты не одна.

Она была послушна, как кусочек воска. Как разогретый в ладони пластилин. Я обнимал ее, чувствуя каждый грамм ее тела, и то, как на вдохе оно наполнялось протяжной сонной невесомостью, и как опадало на выдохе, тяжелея вдвое. В волосах застыли неродные ей запахи. Сигареты. Органные ноты духов.

– Прости, – сказал я, безнадежно виноватый в них. – Я должен был согласиться. Должен был уйти с тобой в воскресенье, вообще не важно куда.

– Зачем? – пробормотала Криста. – Ты же меня не любишь.

– Дура, – горько сообщил я. – Я очень тебя люблю. Невыносимо порой. Только не так, как ты хочешь.

– Да-да. – Она зашевелилась, вынырнула лицом к негреющему свету. – Помню. Как младшую старшую сестру. Ты любишь меня, как ее… Как-то ее там… Которая должна была остаться вместо меня…

– Габриэль, – сдавленно подсказал я. – Точно не как ее.

Я уже не надеялся, что вынесу нашу встречу. Криста открывала во мне какие-то новые клочки бездны. Ранения, загноения, расслоения чувств. Я люблю тебя. Я люблю тебя.

– Я люблю тебя, – повторила она.

– Это пройдет, – пообещал я.

Я потянул ее к выходу, и она поплыла как тень – безвольная, вторящая, – как лодочка, привязанная к пристани, на которую надвигался шторм.

Мы выбрались в коридор. Зябко щурясь, Криста отпустила мою руку и огляделась.

– Хочешь умыться? – спросил я, чувствуя, что охрип.

Криста кивнула и потянулась в сторону. Я последовал за ней без особой надежды куда-то прийти. Мимо нас шатались расхристанные, взмокшие от танцев люди. В затушеванных тенями тупиках кто-то смеялся, а потом плакал. А потом пристально молчал.

Наконец Криста остановилась. Покачнувшись, она припала к стене и сказала:

– Всё.

Она хотела было соскользнуть на пол, но я подхватил ее под руки.

– Не надо, – выдохнул, чувствуя, как она пытается съехать обратно, – Крис, не здесь.

Я прислонил ее к стене, но она отказывалась стоять. Господи, подумал я, ощущая, как откликалось на ее немощь мое собственное бессилие.

– Миш… – жалобно прошептала она, – уезжай… Пожалуйста.

– Уеду, – пообещал я. – Как только отправлю тебя домой.

– Ты… Каждый раз, как приезжаешь… Меня всю наизнанку выворачиваешь. Заставляешь все это делать, а я… Мне не хватает восторга, чтобы продолжать без тебя.

– Разве я тебя что-то заставляю?

– Быть. Все время. Кем-то быть.

Между нами еще оставался зазор, но не толще вощеной бумаги. Мое колено было совсем не там, где ему следовало быть.

– Мама выздоровеет. Совсем скоро. Вот увидишь, так и будет. Все начнет налаживаться. Не сразу. Но понемногу. У тебя появится время на то, что ты хочешь делать. На себя, на жизнь.

Ее грудь дрогнула. Мне почудился всхлип, но это был смешок. Хотя всхлип, наверное, тоже.

– Миш… – Криста ткнулась мне в щеку. – Миш… – потянулась к уху.

– Ты должна бороться. – Я уперся ладонью в стену.

– Не