ни по смелости исполнения";65 и даже ее уменьшенная христианская форма считается "по всеобщему согласию самым красивым мусульманским храмом в мире".66

В мавританской Испании было принято говорить, что "когда музыкант умирает в Кордове и его инструменты должны быть проданы, их отправляют в Севилью; когда богатый человек умирает в Севилье и его библиотека должна быть продана, ее отправляют в Кордову".67 Кордова в X веке была средоточием и вершиной интеллектуальной жизни Испании, хотя Толедо, Гранада и Севилья активно участвовали в умственном подъеме того времени. Мусульманские историки изображают мавританские города как ульи поэтов, ученых, юристов, медиков и ученых; аль-Маккари заполняет шестьдесят страниц их именами.68 Начальных школ было много, но они были платными; Хакам II добавил двадцать семь школ для бесплатного обучения бедняков. Девочки, как и мальчики, посещали школу; несколько мавританских дам стали выдающимися деятелями литературы и искусства.69 Высшее образование давали независимые лекторы в мечетях; их курсы составляли слабо организованный Кордовский университет, который в десятом и одиннадцатом веках уступал по известности только аналогичным учреждениям в Каире и Багдаде. Колледжи были основаны также в Гранаде, Толедо, Севилье, Мурсии, Альмерии, Валенсии, Кадисе.70 Из Багдада была привезена техника изготовления бумаги, росло и умножалось количество книг. В мусульманской Испании было семьдесят библиотек; богачи выставляли напоказ свои марокканские переплеты, а библиофилы собирали редкие или прекрасно иллюстрированные книги. Ученый аль-Хадрам на аукционе в Кордове обнаружил, что его настойчиво перебивают за желанную книгу, пока предложенная цена не превысила стоимость тома. Выигравший торги объяснил, что в его библиотеке есть свободное место, в которое эта книга точно впишется. "Я был так раздосадован, - добавляет аль-Хадрам, - что не мог не сказать ему: "Тот получает орех, у кого нет зубов"".71

Ученые пользовались в мусульманской Испании огромной репутацией, и к ним обращались, просто веря, что ученость и мудрость едины. Богословов и грамматиков можно было найти сотнями; риторов, филологов, лексикографов, антологистов, историков, биографов было великое множество. Абу Мухаммад Али ибн Хазм (994-1064), помимо того, что служил визирем при последних Омейядах, был богословом и историком огромной эрудиции. Его "Книга о религиях и сектах", в которой рассматриваются иудаизм, зороастризм, христианство и основные разновидности магометанства, является одним из самых ранних в мире сочинений по сравнительной религии. Если мы хотим узнать, что образованный мусульманин думал о средневековом христианстве, нам достаточно прочитать один из его параграфов:

Человеческие суеверия не могут не вызывать нашего удивления. Самые многочисленные и цивилизованные народы являются его приверженцами..... Христиан так много, что только Бог может их сосчитать, и они могут похвастаться мудрыми князьями и прославленными философами. Тем не менее они верят, что один - это три, а три - это одно; что один из трех - Отец, другой - Сын, а третий - Дух; что Отец есть Сын и не есть Сын; что человек есть Бог и не есть Бог; что Мессия существовал от вечности и все же был сотворен. Одна из их сект, монофизиты, насчитывающая сотни тысяч, верит, что Создатель был подвергнут бичеванию, избиению, распятию и что три дня вселенная была без правителя.72

Ибн Хазм, в свою очередь, считал, что каждое слово Корана буквально истинно.73

Наука и философия в мусульманской Испании в значительной степени сдерживались страхом, что они повредят вере народа. Маслама ибн Ахмад (ум. в 1007 г.) из Мадрида и Кордовы адаптировал астрономические таблицы аль-Хорезми для Испании. В работе, которая с сомнением приписывается ему, описывается один из многочисленных экспериментов, с помощью которых алхимия была преобразована в химию - получение оксида ртути из ртути. Ибрагим аз-Заркали (ок. 1029-87 гг.) из Толедо прославился благодаря усовершенствованию астрономических инструментов; Коперник цитировал его трактат об астролябии; его астрономические наблюдения были лучшими в его эпоху и позволили ему впервые доказать движение солнечного апогея относительно звезд; его "Толедские таблицы" планетарных движений использовались во всей Европе. Абуль Касим аз-Захрави (936-1013), врач Абд-эр-Рахмана III, почитался в христианстве как Абулькасис; он стоит на первом месте среди мусульманских хирургов; его медицинская энциклопедия "Аль-Тасриф" включала три книги по хирургии, которые, переведенные на латынь, стали стандартным текстом по хирургии на многие века. В этот период Кордова была излюбленным местом проведения хирургических операций для европейцев. Как и в каждом цивилизованном городе, в ней хватало шарлатанов и помешанных на деньгах врачей. Один харрани объявил о существовании секретного средства против кишечных расстройств и продавал его по пятьдесят динаров (237,50 доллара) за флакон денежным глупцам.74

"Мы не будем упоминать поэтов, процветавших при Хишаме II и аль-Мансуре, ибо их было так же много, как песков в океане", - говорит аль-Маккари.75 Среди них была принцесса Валлада (ум. 1087); ее дом в Кордове был настоящим салоном французского Просвещения; вокруг нее собирались умники, ученые и поэты; она занималась любовью с десятком из них и писала о своих похождениях с такой свободой, которая потрясла бы мадам Рекамье. Ее подруга Муга превосходила ее красотой лица и развязностью стихов. В те времена в Андалусии почти каждый был поэтом и обменивался импровизированными рифмами при любом удобном случае. Халифы присоединялись к этому развлечению, и редко находился мавританский принц, при дворе которого не было бы поэта, не только почитаемого, но и оплачиваемого. Это королевское покровительство принесло не только пользу, но и вред; поэзия, дошедшая до нас из этой эпохи, слишком часто искусственна, цветиста, хромает от трудоемких уподоблений и засорена мелкими придумками. Темой была любовь, плотская или платоническая; в Испании, как и на Востоке, мусульманские певцы предвосхищали методы, настроения и философию трубадуров.76

Из этой танцующей галактики мы выделим одну звезду: Саид ибн Джуди, сын префекта Кордовы; превосходный воин, постоянный любовник во множественном числе, мастер всех качеств, которые, по мнению мусульман, делали идеального джентльмена: либеральность, храбрость, искусное владение лошадью, приятная внешность, красноречие, поэтический талант, сила, искусство фехтования, владения копьем и сгибания лука.77 Он никогда не был уверен, что любит больше - любовь или войну. Чувствительный к малейшему прикосновению женщины, он пережил ряд увлечений, каждое из которых обещало быть вечным. Как хороший трубадур, он горячо любил там, где меньше всего видел; его самая горячая ода была посвящена Джехан, от которой он видел только руку с лилией. Он был откровенным эпикурейцем и считал, что бремя доказательств всегда лежит на моралисте. "Самое сладкое в жизни, - говорил он, - это когда кубок с вином идет по кругу; когда после ссоры влюбленные примиряются, обнимаются и мирятся". Я несусь по кругу удовольствий, как взбешенный боевой конь, взявший в зубы удила.