И это уже все, что тады случилося, Святой Трибунал, в тотВеликий вторник лета Господня 1428-го. Да поможет мне Бог, правду я тут сказал,всю правду и только правду. Подожгли кацеры нашу церковь и монастырь. Подложилиогонь под сарай, под мельницу, под пекарню, под пивоварню. И ушли, по путиспалив Радковице, нашу монастырскую деревеньку. А с нас, которые в живыхостались, под конец рясы содрали. Тогда я еще не знал, зачем они это делают.Только позже стало ведомо. Тогда, когда эти разбойники на Франкенштайннапали...

— Кто такие? — кричал часовой с Клодзкской башни. Рядомвыглядывали несколько других с арбалетами, готовыми к стрельбе. — Воротазаперты. В город никого не впускаем!

— Мы из Каменца! — крикнул из-под монашеского капюшонаЖехорс. — Цистерцианцы. Лесами сбежали от резни. Монастырь горит! Отоприворота, добрый человек!

— Еще чего! Как же! Запрещено! Понимаешь, монах? Нельзя!

— Ну впустите же, Бога ради, — умоляюще закричал Рейневан, —братья во Христе! Кацеры нам на пятки наступают! Не бросайте нас на погибель!Не берите нашу кровь на свою совесть! Отворите!

— А я знаю, кто вы? Может, гуситы переодетые?

— Мы орденские, добрые и порядочные христиане! Каменецкиецистерциане! Не видите ряс? Отворите. Бога ради!

Рядом с командиром стражи появился монах, судя по рясе,божогробовец.

— Если вы действительно цистерцианцы из Каменца, — крикнулон, — то как зовут вашего аббата?

— Николай Каппитц!

— Что поете на laudes в воскресенье и праздники? Рейневан иБисклаврет переглянулись с глупыми минами. Ситуацию спас Шарлей.

— Кантик Трех Отроков, — уверенно сказал он. — То есть BenediciteDominum.

— Пропойте.

— Что?

— Петь! — рявкнул часовой. — И погромче! Иначе мы вас,курва, болтами нашпигуем!

— Benedicite, omnia opera Domini, Dominol — фальшивозабубнил демерит, снова спасая ситуацию. — Laudate et superexaltate eum insaecula! Benedicite, caeli, Domino, benedicite, angeli Domini[243]...

— Это и верно монахи, — убежденно сказал божогробовец. —Надо их впустить. Открывайте затворы! Быстро, быстро!

А это, оказалось, было предательство, это не были никакие немонахи, а еретики, qui se Orphanus apellaverunt, переодетые в рясы, сорванные сцистерцианцев, когда iп feria III pasce па monasterium Cisterciense de Kamenzнапали, который monasterium eodem die efractum et concrematum est. Не Божьиовечки это были, а волки lupi in vestimento ovium, те самые пресловутыепредатели, которые сами себя именовали Фогельзангом, предатели. Иуды, мерзавцыбез совести и веры. Ворвались сукины дети через по-глупому раскрытые ворота,ударили на стражу, за ними толпой другие Orphani, до того скрывавшиеся нателеге под полотнищем, как ахейцы в коне деревянном. Перебили стражу, воротанастежь, и уже повалили еретические equites гуртом, за конными — пехота бегом,через два пачежа было в городе кацеров с полдюжины сотен, а новые всеприбывали. И учинилась тревога страшенная...

Когда они бежали вдоль Новоградского вала, по улице Новой,никто не осмелился преградить им дороги. Было их едва двадцать, но шума и гамаони делали за сотню. Гуситы ревели, галдели, стучали деревянными колотушками.Бисклаврет и Жехорс трубили в латунные трубы, Шарлей дубасил по жестяномубубну. Напуганные и ошеломленные оглушительным гвалтом жители Франкенштайнарасступались перед ними, убегали в сторону рынка. Только один раз из окнапивоварни их обстреляли из арбалетов и самопалов, но совершенно беспорядочно.Они даже не сбавили скорости и не перестали шуметь. С юга, со стороны взятыхраньше Клодзкских ворот, а вскоре и с запада, нарастал крик и пальба, сироты,видимо, уже штурмовали замок и церковь Святой Анны.

Они бежали. На Нижнебанной их обстреляли снова. На этот разэффективней, два тела остались лежать в грязи канав. Беспорядочным арбалетнымзалпом их также встретила состоящая из полутора десятков человек охранаЗембицких ворот, однако у стрелков тряслись руки, и неудивительно: они ужевидели поднимающийся над крышами черный дым, слышали крики убиваемых.

Они ударили по стражникам сразу, яростно, походило на то,что сироты хотели отыграться на них за свой смертоубийственный бег.

Моментально упали тела, кровь обагрила брусчатку подворотни.Рейневан не принимал участия в бое. Вместе с Беренгаром Таулером и Самсоном ониподбежали к воротам, принялись сбрасывать ригли. Шарлей защищал им спины..Стражника, который на них напал, посек быстрыми ударами фальшьона.

Засовы и брусья упали со звоном, получившие удар сзадикрылья ворот распахнулись, грохоча копытами, в ворота ворвались конники, заними с ревом сыпанула пехота. Мостовая загудела от подков, сироты рекой влилисьв город, прямо в улицу Зембицкую.

— Прекрасная работа, Рейневан! — крикнул, осадив перед нимконя, Ян Краловец из Градца. — Прекрасно справился с этими воротами! Я меняю отебе мнение. А теперь вперед, вперед! Город все еще не наш!

Когда добежали до рынка, казалось, что Краловец ошибается,говоря, что Франкенштайн уже в руках сирот. Горел дом генриковского аббата,горели суконницы, горели лавки и палатки, дым и пламя вырывались из оконцеховых домов. Продолжался штурм ратуши, поверх боевого рева нападающих ужевзмывали высокие крики убиваемых, выбрасываемые из окон люди падали прямо наподставленные сулицы и алебарды. Бойня шла под сводами рыночных домов. С южнойстороны города все еще были слышны выстрелы, атакуемый Колдой из Жампаха замок,видимо, защищался. Но звонница Святой Анны уже стояла в дыму и огне.

На рынок влетели пешие гуситы, за ними конники под командойМатея Салавы. У юного рыцаря лицо было черным от сажи, в руке — обагренныйкровью меч.

— Туда! — указал буздыганом Краловец, сдерживая скользящегопо крови коня. — Здесь мы сами справимся, бегите туда! На доминиканскиймонастырь! На монастырь, Божьи воины!

— А ну, парни! — повернулся Рейневан. — К монастырю. Бежим.Шарлей, Жехорс...

— Мы бежим, о мужественный Рейнмар, Открыватель Ворот.

— Таулер, ты здесь? Самсон?

— Тоже.

Конники Салавы, совершенно не пригодные в уличных боях,разъехались по улочкам, предоставив пехоте штурмовать доминиканский монастырь.Штурмовали больше, чем сотня людей, руководимых Смилем Пульпаном, находскимподгейтманом, толстоватым субъектом с остриженной наголо головой. Рейневан егознал. Встречался раньше.

— Вперед! Гыр на них! Смерть папистам!