мы еще не были им представлены на частной аудиенции, мы согласно этикету русского двора не могли последовать за ними. Великая княгиня опиралась на руку Его императорского высочества; они раскланивались с толпой на обе стороны, проходя по коридору, образованному ею»{731}.

Вечером, начавшись около шести часов, в Зимнем дворце состоялся бал, который тоже описал архидьякон Кокс:

«Великий князь открыл бал, идя со своей супругой в менуэте, по окончании которого Его императорское высочество вышел с другой дамой, а великая княгиня с другим джентльменом, с которыми оба протанцевали второй менуэт. Затем таким же образом, одному за другим, они оказали честь многим ведущим представителям знати, а несколько других пар танцевали менуэт в противоположных уголках зала. Менуэт сменили польские танцы, а за ними последовали английские народные танцы. В середине последнего танца в комнату вошла императрица: украшена она была богаче, чем утром, на голове ее красовалась корона из бриллиантов.

При появлении Ее величества бал немедленно приостановили. Пока великие князь и княгиня с большинством знатных персон торопились выказать уважение своей государыне, Екатерина обратилась с несколькими словами к отдельным присутствующим, опустилась на сиденье, а когда танцы возобновились, вскоре ушла во внутренние помещения»{732}.

Там императрица села играть в макао с герцогиней Курляндской, графиней Брюс, сэром Джеймсом Харрисом, Потемкиным, графом Разумовским, графом Паниным, князем Репниным и Иваном Чернышевым. Кокс описывает дальше:

«По ходу вечера великие князь и княгиня подошли к императрице и постояли у стола примерно четверть часа. Ее величество время от времени начинала с ними разговор. Казалось, императрица уделяет картам очень мало внимания, общаясь дружески и с большой живостью с участниками игры как с людьми, близко к ней стоящими по рангу. Около десяти Ее величество ушла, и вскоре бал завершился»{733}.

Как объяснил архидьякон Кокс, по такому же сценарию проходил каждый «придворный день» — то есть воскресенья и праздники при дворе:

«Во дворце есть гостиная, в которой каждое воскресное утро и по значительным праздникам около двенадцати часов обычно собираются послы [sic!] и все иностранные посланники, которые однажды уже присутствовали тут и получили позволение посещать прием. Церемония целования руки императрицы иностранцами повторяется на каждом приеме в присутствии камергера, а русскими в другом помещении; последние при этом преклоняют колено; подобное же выражение почтения от первых не ожидается. Никакие дамы, за исключением домочадцев императрицы, на утренних приемах не присутствуют.

В каждый приемный день великие князь и княгиня также устраивают прием в собственных апартаментах во дворце. По особым случаям, таким как ее день рождения или день рождения императрицы, иностранцам оказывается честь целовать руку Ее императорского высочества, но в обычные дни эта церемония опускается.

Вечером приемного дня во дворце всегда состоится бал, который начинается между шестью и семью часами. В это время иностранные дамы целуют руку императрице, которая треплет им в ответ щечку. Ее величество, если только она не больна, обычно появляется около семи, и если общество не очень большое, играет в макао в бальном зале; великие князь и княгиня после танцев садятся играть в вист. Их высочества вскоре поднимаются, приближаются к столу императрицы, выказывают ей свое уважение, и затем возвращаются к своей игре. Когда собирается много гостей, императрица организует свою компанию, как я уже упоминал, в соседней комнате, которая открыта для всех, кто хочет присутствовать»{734}.

Кокса поразило великолепие и богатство русского двора, которое он отнес «на счет древней азиатской привычки к помпе вперемешку с европейской утонченностью». Он также описывает детали придворных одеяний и мужчин, и женщин:

«Придворное одеяние мужчин имеет французский фасон [то есть бриджи, длинный жилет и жакет, сшитый из золотой и серебряной ткани с шитьем и драгоценными или полудрагоценными камнями]; что касается дам, то это платье с нижней юбкой и маленьким кринолином; платье имеет длинные висящие рукава и короткий шлейф, отличающийся по цвету от нижней юбки. По моде зимы 1777 года в Париже и Лондоне дамы носят высокие шляпы и не ограничивают себя в использовании румян. Среди нескольких предметов роскоши, которые отличают русскую знать, ничто, может быть, не производит большего впечатления на иностранца, чем изобилие бриллиантов, сверкающих на всех частях одежды. В большинстве других европейских стран это дорогостоящее украшение (кроме нескольких самых богатых представителей знати) почти целиком принадлежит дамам; но при этом дворе мужчины соперничают с прекрасным полом в его использовании. Многие представители знати чуть не целиком усыпаны бриллиантами — этот ценный материал использован при изготовлении их пуговиц, пряжек, рукоятей клинков и эполет; шляпы часто, если можно употребить это выражение, вышиты несколькими рядами бриллиантов; бриллиантовые звезды на мундире совсем не выделяются»{735}.

Развязка отношений между Иваном Римским-Корсаковым и графиней Брюс наступила в октябре. В начале месяца императрица все еще счастливо не ведала о существовании проблемы в своей личной жизни. Третьего она пишет Гримму в обычном хорошем расположении духа, снова выражая восхищение своим старшим внуком и гордость за природу своих взаимоотношений с ним:

«Этот ребенок инстинктивно любит меня. Один мой вид успокаивает его. Он твердо придерживается того, что я ему сказала. Если он плачет и вхожу я, он прекращает плакать; если он счастлив, его счастье возрастает. Я говорю с ним на уровне его понимания; он уступает разумным доводам. На днях граф Орлов, увидев такое, удивился и заметил: «Это жеребенок, которому нет еще двух лет! Он не умеет говорить, но зато умеет слушать».

Но ребенок этот не с каждым такой послушный.